Любовница группенфюрера - Элли Мидвуд

— Не совсем, — смущённо признался доктор Кальтенбруннер с виноватой улыбкой.

— Ну вот и всё. Вот ваш новый китель, и очень вас прошу, этот хотя бы не испортите, ваш размер очень трудно найти.

Я подала ему новый форменный пиджак и пошла обратно к софе, чтобы убрать швейный набор.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Группенфюрер Кальтенбруннер помолчал какое-то время, а затем спросил:

— Вы злитесь на меня?

— С чего мне на вас злиться?

— За вчерашнее.

Я немного раздражённо дёрнула плечом. Нет, я не злилась, я была ужасно разочарована, но и об этом ему говорить не хотела.

— Нет. Вы мне не муж, не член моей семьи и даже не друг. Вы — мой начальник, а я — ваша подчинённая, и только. Мне абсолютно всё равно, чем вы занимаетесь. Если вам так нравится людям головы о стены разбивать — валяйте, я и слова не скажу.

— Простите, что вам пришлось это увидеть. Я ведь ненарочно… Просто всё как-то вышло из-под контроля.

— У вас всегда всё выходит из-под контроля.

— Он застрелил двух наших офицеров! Еврей! Это же война, в конце-то концов!

— Нет, герр группенфюрер, никакая это не война. Войну вы ведёте с русскими, с британцами, с американцами… С евреями, это не война. Это хладнокровное истребление, вот это что.

— Но… Он убил двух арийцев…еврей! — Казалось, он пытался объяснить мне свои причины; я чуть не рассмеялась в ответ.

— А сколько евреев вы уже убили? Два миллиона? Один наконец-то решил постоять за себя, и за это он заслуживает умереть страшной смертью? Это ваша логика?

— Но он же еврей…

— И?

— А мы — арийцы…

— И как именно мы отличаемся друг от друга?

— Ну конечно, мы отличаемся! Мы даже выглядим по-другому.

— Если мы так по-разному выглядим, зачем тогда заставлять их носить нашитые звёзды на груди или рукавах? Это вы как объясните? Если так легко отличить арийца от еврея, зачем принимать такой закон?

Он только молча моргнул несколько раз. Я и так знала, что ответа на этот вопрос у него не было, да и не задавал он его себе никогда.

— Мы едем обратно в гетто? — спросила я. — Вот и прекрасно. Я вам покажу кое-что, что вы найдёте весьма интересным.

* * *

Солдаты СС не спускали рук со своих автоматов, хотя большинство согнанных сюда обитателей гетто были женщинами с детьми, до смерти напуганными и держащими руки над головой на всякий случай, чтобы ненароком не спровоцировать немцев. Как только мы вышли из машины, я поотстала от мужчин и, убедившись что никто меня не заметил, свернула в соседний переулок, где несколько трупов так и остались лежать после недавней зачистки этого сектора.

Мне пришлось закрыть нос и рот носовым платком, во-первых потому что запах был совершенно невыносимым, а во-вторых из-за свирепствующей в гетто эпидемии тифа. Я зашла в один из домов, стены которого были испещрены следами от пуль — свидетельством того, сколько повстанцев погибло здесь, сражаясь за своё право жить. Внутри тел, однако, не было: СС должно быть вытащили всех наружу, чтобы тщательно обыскать трупы на наличие спрятанных ценностей или золотых зубов. Потом тела отправятся в одну из заранее заготовленных канав на окраине гетто. Я хорошо знала протокол, я же всё-таки работала в РСХА.

Я толкнула незапертую дверь в одну из опустевших квартир и осмотрелась. Обшарпанная мебель и отставшие обои только усиливали впечатление безысходности и пропитывали воздух запахом смерти. Чьё-то пальто по-прежнему лежало на кровати, забытое в спешке эвакуации. Я подобрала его, стряхнула, и надела поверх своей униформы. На правом рукаве всё ещё держалась повязка с голубой Звездой Давида. Очень хорошо. Я сняла свою пилотку SS-Helferin и спрятала её в карман, после чего застегнула мешковатое пальто на несколько верхних пуговиц, чтобы никто не смог разглядеть моей униформы.

Уже собравшись уходить, я окинула себя взглядом в осколок разбитого зеркала на стене и криво ухмыльнулась отражению: я выглядела почти совсем, как они. Чтобы сделать сходство безупречным, я покрыла голову платком и завязала его концы под пучком на шее.

Спустившись вниз, я осторожно выглянула наружу. Отсюда я прекрасно видела окружённых людей в конце улицы. Теперь всё, что мне оставалось, так это проникнуть в их ряды незамеченной. К счастью для меня, охранявшие их эсэсовцы были слишком заняты тем, что в почти священном трепете разглядывали большого и страшного шефа РСХА, наверняка чтобы позже написать домой о том, как они своими глазами видели самого герра группенфюрера. Я скользнула в толпу жавшихся друг к другу евреек совершенно незамеченной.

Медленно, стараясь не привлекать лишнего внимания, я протиснулась в первый ряд, и стояла теперь едва ли в каких-то двадцати шагах от группенфюрера Кальтенбруннера и Генриха, который продолжал хмуриться и оглядываться по сторонам, должно быть заметив моё отсутствие. Георг стоял ближе всех ко мне, держа в руках карту перед своим шефом, который что-то ему разъяснял. Я улыбнулась; моя маскировка сделала меня для них абсолютно невидимой.

— Продолжайте двигаться по кругу, какой мы наметили раньше. Судя по результатам, это наилучшая тактика, — группенфюрер Кальтенбруннер обвёл круг на карте, обращаясь к стоящему рядом командиру СС.

— Слушаюсь, герр группенфюрер, — офицер щёлкнул каблуками и мотнул головой в нашу сторону. — А с этими что? Расстрелять их прямо здесь?

Окружавшие меня женщины отозвались коллективным вскриком, услышав слова командира, и крепче прижали к себе детей, обмениваясь паническими взглядами. Солдаты переложили автоматы в более удобную позицию, готовясь к дальнейшим приказам.

— Нет, зачем же? — группенфюрер Кальтенбруннер нахмурился. — Мы же обещали, что пощадим их, если они сдадутся добровольно.

— Отослать их в Треблинку в таком случае?

— Сделайте запрос в департамент по управлению лагерями и спросите, кому нужны свежие люди. Я этим не занимаюсь.

— Так точно. — Командир СС снова щёлкнул каблуками. — Разрешите их хотя бы отсортировать, герр группенфюрер? Половина из них слишком стары или же больны, они и так еле на ногах держатся, зачем на них лишний транспорт тратить? Они всё равно по дороге умрут.

— Разрешаю.

— А с детьми что? Их тоже налево?

Это был лагерный слэнг, неизвестный для стоявших рядом со мной людей. Налево означало немедленную смерть; направо — возможность прожить чуть дольше, но только чтобы понемногу умирать каждый день, от непосильной работы, от голода и болезней.

— Этим мой офис тоже не занимается. Звоните в департамент по лагерям, пусть вам Поль говорит, что с детьми делать.

Офицер салютовал шефу РСХА, повернулся к нам и начал отдавать команды громким, резким голосом: