Стыдные подвиги - Андрей Рубанов

Вагон содрогается. Стекло выбито. Я люблю электрички, большой кусок жизни связан с ними. Другой кусок связан с технологиями обмана. Когда-то, в девяносто третьем, целый месяц был проведен мною в сомнениях: устроить ли мошенническую фирму? Или не брать грех на душу, не мараться? К двадцати четырем годам я был должен сумму, которой хватило бы на три московские квартиры. Иногда казалось, что мне в спину тычут пальцами: смотрите, вот чувак, восемьдесят тысяч долларов серьезным людям задолжал. Таких крупных должников даже не убивали, наоборот, сдували пылинки: работай, парень, отдавай, хотя бы частями, а если кто обижать будет — только скажи, порвем, закопаем!

А вокруг все гудело, вращалось и тряслось. Я заезжал в город Домодедово за братом, и мы отправлялись в Москву, мимо офиса популярной в Чеховском районе фирмы «Властилина», известнейшей финансовой пирамиды. Далее катились по Варшавскому шоссе мимо офиса компании МММ, еще более известной и крупнейшей финансовой пирамиды. Далее — по прямой в центр — мимо офиса концерна «Тибет», пирамиды поменьше. Но тоже некисло: три этажа, миллиардные обороты.

Это были огромные мошеннические корпорации, от их рекламы ходила ходуном вся страна.

Власти молчали, менты были в доле.

В моем окружении каждый третий молодой человек, имеющий шелковый галстук и пейджер, мечтал стать Хеопсом и построить свою пирамиду.

А я — нет, не мечтал. Взял рубль, отдал три, изображаешь честного бизнесмена, — неинтересно. Неинтересно жить за счет простаков. Вообще делать что-либо за чей-либо счет — неинтересно. Хотелось быть, а не изображать. Однако осенью девяносто третьего прижало так сильно, что я почти решился.

У меня было все. Немного денег — снять помещение и обставить его, плюс дать рекламу в нескольких газетах. Надежные подельники. Был даже свой Вельзевул: парень задолжал пять тысяч долларов и ждал, что его порешат. Как минимум отрежут палец. С мелкими должниками не церемонились.

Я мог бы заделаться Хеопсом в три недели.

В Китае за это расстреливали, в России — похлопывали по плечу.

Приезжали приятели, входили на мою липкую кухню, пили кофе, скрипели кожами курток, пожимали плечами. Чего ты мнешься? Делай! Поработаешь полгода, хапнешь, отдашь долги, остальное вложишь во что-нибудь легальное…

Я криво улыбался, кивал. Все было известно до мелочей. Небольшой офис, в центре, хорошо обставлен. Семь-восемь сотрудников. Непрерывно суетятся. Из-за этого кажется, что их больше. Телефоны звонят, оргтехника мерцает. Клиента сажают на краешек стула. Что у вас? Деньги? Это к Сергею (или к Альберту). Сережа, тут человек деньги принес! Сергей: деньги? Это не ко мне, сегодня Люда деньги принимает. Люда: черт, Сережа, ну оформи ты человека, трудно, что ли? Мне еще отчет делать… Клиент робеет. Все пробегают мимо, все заняты, все возбуждены; в конце концов его кровные у него берут, и дурак уходит, счастливый.

Потом следствие выявит истину по делу: сотрудники — ни при чем, все наняты по объявлению и оформлены легально, во главе — Директор, везде его подпись, но самого его никто не видел, или он появлялся раз в неделю, чтобы изъять из сейфа накопившиеся дензнаки, обязательно при свидетелях, — чтобы, значит, сразу было понятно, кто мелкая сошка, а кто настоящий мотор аферы…

Смеялись, потом переставали и соглашались: китайцы правы, за такое надо расстреливать. Иначе вся страна будет обманута и настанет хаос.

В том же октябре девяносто третьего брат привез три тяжелых коробки: объяснил, что ему отдали старый должок. Внутри лежали пачки плотной бумаги. Вензеля, тиснение, неописуемая красота и солидность: это были бланки акций. Изготовленные на фабрике Федеральной резервной системы Соединенных Штатов Америки. Брат поднял один хрустящий лист к потолку, — клянусь, там были водяные знаки! Цвет — благороднейший, изумрудно-розовый, с небольшим добавлением серого, словно летним днем глядишь на клеверное поле. Напечатай на машинке название — я его уже тогда придумал, «Приват-Инвест», скромно и со вкусом, — ниже проставь сумму, шлепни печать, изобрази левой рукой размашистую министерскую подпись. Никто не устоит! Бумажки выглядели солиднее, чем самые деньги! Ни один Фома не заподозрит, что ему впаривают филькину грамоту.

Несколько дней я ходил вокруг проклятых бланков, словно кот вокруг сметаны. Никогда не был мистиком, не верил в судьбу или предопределение, но эти красивые американские бумажки смутили и даже почти напугали меня; неужели есть высшая сила? Неужели она желает, чтобы я обманул несколько тысяч простаков и превратился из неудачника — в миллионера? Почему эти шикарные розовые фантики отыскали в десятимиллионном городе именно меня? Неужели уступлю давлению? Неужели превращусь в скользкую устрицу, как Мавроди какой-нибудь, или как его там?

…В тамбур вошли два милиционера и контролер.

— Сигареты выкидываем! Билетики показываем!

Я повиновался. В вагоне — кратковременная паника, половина пассажиров утекает через противоположные двери; на ближайшем полустанке они толпой побегут вдоль поезда, из конца — в начало, зайдут контролерам в тыл. Побегут и молодые, и вполне взрослые, и грузные тетки на каблуках, и огромные мужики с дорогими сотовыми телефонами, на лицах будут веселые улыбки; обмануть Министерство путей сообщения — святое дело.

Обманутые перестроечными реформами, финансовыми пирамидами, мошенническими фирмами. Властилинами и Мавродями. Ограбленные дефолтами, кризисами, рекламой, депутатами, президентами, «народными ай-пи-о». Обворованные системой, обещавшей им благополучие в обмен на труд. Где ваше благополучие? А где твой труд? Меня обманули, я обманул, так и живу. Ничего нет, только земля осталась, розовая клеверная родина, шагаю по ней, в одной руке ржавый серп, в другой — бумажка с печатью, прочее украли. Иногда очнусь, посмотрю вокруг — и разрыдаюсь, как мудак.

Октябрь девяносто третьего кончился тем, что брат снова приехал. Сказал: бланки акций надо вернуть. Люди заберут их обратно, а взамен дадут живые деньги.

Я кивнул. И навсегда оставил мошеннические идеи.

Потом пошел, оформил кредит, отдал часть старого долга. Потом отыскал мощного барыгу, взял у него ссуду, вернул кредит и вторую часть старого долга. Потом устроился к барыге отрабатывать ссуду, отрабатывал два с половиной года, но отработал. Барыга был доволен. Впоследствии оказалось, что сам он тоже нехилый мошенник, но уже было поздно.

А когда я сидел в Лефортово, хозяйка фирмы «Властилина» занимала камеру напротив моей. Высокая полная женщина. Даже, пожалуй, привлекательная. Нас выводили на прогулку в соседние дворики, и я слышал, как создательница пирамиды громко поет густым контральто все время одну и ту же песню: «Ах, какая женщина! Какая женщина! Мне б такую!» Слуха, правда, не было у нее совсем.

С тех пор не люблю барыг и создателей финансовых пирамид, не верю красивым бумагам с водяными знаками, ни одному документу не верю. А круглых печатей держу в укромном месте целое ведро. Пригодятся.

Приехал; сели на кухне. Я рассказал.