Стыдные подвиги - Андрей Рубанов

— Твой сын в милиции, — нервно сообщила она, отключившись.

— Наконец-то, — ответил я. — И что там?

— Пытался пройти в метро не заплатив. Задержан сотрудниками. Иди забирай его. Вырастет бандитом — будешь виноват.

Отец бандита немедля снарядился, прихватив наличные; может, другие и ходят в милицию без денег, — только не я.

Пошел быстрым шагом, думая, что для жены всегда было важно в любой ситуации найти виноватого и виноватить до тех пор, пока обвиноваченный не понимал всю степень своей вины.

Злодеяние произошло на ближайшей станции метро. Я спустился в вестибюль, пройдя мимо унылого мальчишки, сидящего на корточках возле стены с плакатиком: «Помогите купить билет до Саратова». Мальчишка был необычайно жалок, — будь я женщиной, наверняка захотел бы покормить беднягу грудью.

Он сидел тут почти каждый день на протяжении трех месяцев. Я подумал, что за это время до Саратова можно и пешком дойти.

Обшарпанная дверь, ведущая в милицейское подземелье, была закрыта изнутри; пришлось стучать. Появился обычный сержантик, пахнущий, как все менты пахнут.

— Тут сына моего приняли, — сказал я. — За незаконный прорыв через турникет.

— А, — сказал сержантик. — Понял. Заходите, раз пришли.

Прошли по длинному, крашенному зеленым коридору; в конце открылась душная комната, где за столом устроилась красивая дама в синей форме и новых лейтенантских погонах, а напротив, на лавке, с независимым видом сидел сын. Клянусь, он даже закинул ногу на ногу, выставив едва не на середину комнаты свои огромные шнурованные ботинки со стальными мысами.

Меньшая половина помещения была затянута грубой черной решеткой: «обезьянник». Он был пуст.

— Что же вы, товарищ лейтенант? — сказал я даме, кивая на решетку. — Надо было закрыть парня по всем правилам. Ему бы польза была большая.

И метнул на отпрыска мрачный взгляд.

Антон опустил глаза, но я, внимательный, успел уловить его короткую дерзкую ухмылку.

— Не имеем права, — любезно ответила хозяйка кабинета. — Несовершеннолетних нельзя помещать в камеру предварительного заключения. Но наказать — придется…

Я положил на стол паспорт.

Ментовская работа заключается главным образом в составлении всевозможных протоколов. Когда служивый человек заполняет протокол — мешать нельзя, лучше сидеть тихо и помалкивать. Вообще, в отделениях милиции всегда следует по возможности помалкивать и не отсвечивать; низовые сотрудники очень любят спокойных, нескандальных клиентов. Спокойного и в туалет лишний раз выведут, и покурить разрешат.

Я подумал, не отвесить ли сыночку подзатыльник, но решил, что это будет выглядеть слишком демонстративно и ненатурально. Тем более что в нынешние либеральные времена отцовские затрещины не приветствуются; чего доброго, за насилие над ребенком в стенах казенного заведения меня и самого в «обезьянник» закроют.

— Распишись вот тут, — сказала дама, придвигая к Антону заполненную бумагу. — Протокол мною прочитан, с моих слов записано верно.

Подняла на меня синие глаза и добавила:

— С вас штраф. Пятьдесят рублей.

— А давайте я вам дам пятьсот, — сказал я. — И вы его посадите. На пару часиков. Чисто в педагогических целях. Пусть подумает. А мы пока сходим кофе выпьем.

То была не шутка. Но дама улыбнулась, и я сообразил, что мы — сыночек и папаша — смотримся комично. Два балбеса, старый и малый, одинаковый рост, одинаковые фигуры, одинаковые бушлаты. Один — продвинутый, даже матерый балбес, такой уравновешенный, начинающий седеть, неоднократный фигурант уголовных дел; второй — из новейшей генерации, пятнадцатилетний знаток компьютерных квестов и баскетбола; оба игроки то есть.

Антон опять хмыкнул. Я подумал, что происходящее, с одной стороны, развлекает его, а с другой — добавляет крутизны. Попасть в милицию — это сурово.

Может быть, если бы в «обезьяннике» сидел обычный набор городских подонков — например двое пахнущих мочой бродяг и какой-нибудь начинающий урка, грузин или дагестанец, крадун, щипач, баклан, — мальчишка мой вел бы себя иначе. Вжался бы в угол, считал бы минуты в ожидании: когда же придет папа и вытащит на вольную волю? Но пусто было в отделении, чисто, и если не уютно, то вполне опрятно, и от дамы-лейтенанта пахло духами — видимо, местные бродяги не нарушали закона, а бродили себе по поверхности, а щипачи ждали, когда начнется час пик, ибо для карманной кражи нужна толпа.

Пока сын корябал в протоколе требуемую фразу (дурным, как у всех компьютерных детей, почерком), папаша мысленно выругался. Теперь у сына возникнет неверное представление об органах правопорядка. Теперь он будет думать, что попасть в милицию — это такой фан.

— Я инспектор по делам несовершеннолетних, — сказала мне дама. — Вам пришлют повестку. Будете вызваны на профилактическую беседу.

— Слушаюсь, — ответил я. — Профилактическая беседа — это я завсегда. Спасибо вам большое.

— Всего хорошего.

— Пошли, — грубо приказал я сыну. — Попрощайся. Скажи: «До новых встреч, товарищ лейтенант!»

Антон нахмурился. Дети очень не любят, когда взрослые над ними подтрунивают, затащив на свою взрослую территорию. Судя по всему, он действительно немного перенервничал.

— Не надо так, — мягко возразила товарищ лейтенант. — Он хороший парень. Он все понял.

— Поймет, когда я объясню. На выход, — велел я отпрыску.

Шли по коридору — он впереди, — я смотрел на узкую черную спину, кусал губы.

Вот оно и случилось. Первый привод в милицию. Первая бутылка пива. Первый заработанный рубль. Первая женщина. Первая серьезная драка.

Первый разговор с иностранцем на его языке. Первый выстрел из автомата. Первая автомобильная авария. Первое стихотворение, за которое не стыдно. Первая сбывшаяся мечта. Первый настоящий враг. Первые долги. Первая съемная квартира. Первые две полоски теста на беременность.

— Дурак, — сказал я ему, когда вышли за дверь.

Сын мгновенно вскинулся, сверкнул глазами.

— Я не виноват! Он за колонной стоял. Я его не видел.

— Кто?

— Мент.

— Бог с ним, с ментом, — сказал я. — Билет надо покупать, понял?

— Понял. Пойду я, ладно?

— Допоздна не броди.

Он кивнул, уже повернувшись спиной, и зашагал прочь.

Наверху шел дождь со снегом, но воротник бушлата высок и тверд, поднял — и ни одна капля не попадет на шею.

«В пятнадцать лет, — закуривая, подумал папаша, — я на метро не ездил. Его в моем городе не было. Ездить начал в семнадцать, когда поступил в университет. Тогда проход в метро стоил пятак — то была самая крупная, увесистая металлическая деньга, она запускалась в щель и катилась по железным кишкам механизма с гулкими щелчками, со звоном. Проходить следовало быстро, удерживая ладонями готовые сомкнуться резиновые клешни. Пирог с повидлом в заводской столовой обходился в пятнадцать копеек. Если разобраться, я тогда был здоровый лоб, половозрелый студент, плотник-бетонщик, — и тем не менее думал о пирожках! Если бы не думал — не вспомнил бы теперь, спустя два десятилетия. А суровому металлисту — пятнадцать, его пирожки слаще…»