Тень в воде - Ингер Фриманссон

– Но зато там много других хороших вещей. Например, ты.

Она выдавила из себя смешок. Медленно обернулась и поцеловала Томми. Все в ней было остро и светло.

Он проголодался. Успел проглотить два бутерброда, прежде чем проявились первые симптомы. Он закашлялся и вытянул язык, проведя по передним зубам, словно пытаясь соскоблить что-то неприятное. Сперва Ариадна сделала вид, что ничего не замечает. Она подлила молока Кристине и собрала куски хлеба, разбросанные вокруг ее тарелки. Потянулась за перечницей:

– Может, пресновато? Я маловато поперчила.

В эту секунду Томми резко вскочил со стула, опрокинув его.

– Не понимаю… – нечетко произнес он. – Такое чувство, что…

Она тоже встала.

– Что такое, Томми, что с тобой?

– Кажется, съел какую-то дрянь. Как думаешь… может, мухомор?

– Что?..

Он схватил ее за руки, стал трясти, с трудом выговаривая:

– Все лисички были настоящие? Одинаковые? Клянешься?

– Д-да…

– Не было красно-белого гриба?

– Тебе лучше знать, – беспокойно отозвалась она. – Ты же сам собирал.

– Да, но Криста… Она же не видит. Все грибы были желтые, ты уверена?

Томми тяжело дышал с мерзким хрипом. Отпустив Ариадну, он бросился в прихожую. Ариадна застыла у стола, слыша, как он срывает одежду с вешалки.

– Че-е-ерт! – вопил он. – Мой рюкзак, че-е-рт, где мой рюкзак!

– Он… он висит на крючке, ты вешаешь его на… на крючок…

– Не висит он на крючке!

Томми продолжал расшвыривать одежду: свою куртку, куртку Ариадны и зимнее пальто, которое она почти никогда не надевала, но которое некуда было повесить, – парадное пальто, из мягчайшей белой шерсти. И желтый пуховик Кристы.

– Томми! – крикнула она. – Что мне сделать?

– Искать, черт, искать, быстро, мать твою, быстро! Ты знаешь какой – черный, со шприцами, который всегда со мной!

Ариадна стала носиться вокруг, делая вид, будто ищет. Томми перебрался в гостиную, казалось, что он снесет весь дом. Ариадна бегала за ним, пытаясь удержать, умоляя:

– Любимый, попробуй успокоиться, ты положил его в другое место – может быть, в душе? Я посмотрю там. Может быть, под полотенцами.

Он уже не мог говорить. Все ускорялось: дыхательные пути закрывались, кожа изменилась в цвете, вокруг рта образовались блестящие отеки. Губы потемнели, глаза обратились в щелочки, затерявшись на искаженном лице.

Он сорвал с себя футболку, штаны, раздирал кожу, как одержимый, носился по кухне. Схватил вилку и стал царапать кожу, оставляя кровавые полосы.

– Не надо, любимый, не надо!

Она пыталась успокоить, зная, что это бесполезно. У него уже случались сильные аллергические реакции, и он так же отчаянно бился, не слыша ни слова. Но тогда под рукой были шприцы с лекарством, симптомы можно было остановить, пока не наступило удушье или остановка сердца. Или что там может произойти, если вовремя не вмешаться.

– Машина, – прошипел он. – Где ключи? Мне надо ехать, больница…

– Они обычно в рюкзаке, – крикнула она. – Может быть, рюкзак в машине. Томми, у тебя ведь несколько ключей? Есть дубликат? Где он? Я принесу!

– Не знаю, – прохрипел он. – Не помню.

– О, ты не можешь поехать, опасно, ты больной!

Он вцепился в Ариадну, из носа текли сопли, на губах выступила пена.

– Я вызову «скорую»! – закричала она прямо в воспаленное ухо. – Отпусти, я вызову «скорую»!

Он не понимал, не слышал, царапал себя, не ослабляя хватки, как утопающий. Дышать становилось все труднее, вот-вот начнутся судороги, будет совсем поздно. Внезапно он отпустил ее, упал на колени и стал раскачиваться, растягивая кожу на шее, словно пытаясь впустить воздух.

– Звони…

Она встала.

– Да, сейчас.

Он кивнул, запрокинул голову, застонал.

Ариадна вышла в прихожую. Телефон стоял на столике под зеркалом. Она увидела свое отражение, глаза. В них был свет, удивительный искрящийся свет.

Ариадна взяла трубку и, придержав рычаг, сделала вид, что набирает номер. Короткий номер, всего три цифры. Длинный гудок, который слышен всегда, когда берешь трубку. Она представила себе, как на том конце отвечает голос. Женский голос в диспетчерской где-то в Стокгольме. В проем кухонной двери Ариадна видела, как муж стоит на коленях, раскачиваясь и дергаясь в конвульсиях.

– Нам нужна «скорая», – громко произнесла она, чтобы он слышал. – Мой муж, у него аллергический шок. Пожалуйста, скорее. Жизнь и смерть.

Она назвала адрес и выждала время, чтобы его успели записать.

– Да, верно. – И добавила со слезами в голосе: – Вы скоро приезжаете. Спасибо, хорошо.

Вернувшись в кухню, Ариадна склонилась над ним, стала массировать плечи. Он покрутил головой, в глазах-щелочках промелькнула тоска пополам со страхом.

– Они приезжают, – торжественно произнесла она. – Нам только ждать.

Она села рядом с ним, отыскала его руку. Влажная, потная, она дергалась в мелких судорогах.

– Все будет хорошо, все будет хорошо.

Дико напрягшись, он повалил ее на пол и сжал грудную клетку так, что хрустнули ребра, упал на нее с рыком измученного зверя.

– Томми, прошу, – задыхалась она, – не надо, не надо.

Он утих, но не ослабил медвежью хватку.

Ариадна лежала, прижавшись щекой к прохладному полу, чувствуя дикую усталость, полное изнеможение.

И вдруг заметила какое-то шевеление в холле. Криста ползла на четвереньках, как подстреленное, истерзанное животное.

– Мама, – всхлипнула она.

– Мы здесь. Иди обратно в комнату и жди.

Криста не реагировала. Ариадна снова крикнула:

– Не могу сейчас! Иди в комнату и жди!

Снова никакой реакции. Лежа на полу, Ариадна видела, как дочь целенаправленно ползет вдоль стены, отыскивая чувствительными пальцами телефонную розетку. Пухлые, еще детские руки двигались по проводу к аппарату, нащупали трубку. Этот большой, простой конструкции телефон они купили ради Кристы, и Томми научил ее набирать самые важные цифры, необходимые в случае бедствия. Не в состоянии пошевелиться, прикованная к полу телом Томми и чувствуя неровные удары его сердца, Ариадна глядела, как дочь набирает те самые цифры.

Через несколько дней Микке снова позвонил Кевину. Дела были совсем плохи, денег не хватало даже на бензин. К его удивлению, ответил Робин, брат Кевина, с которым Микке учился в одном классе с самого первого года. Они не встречались с тех самых пор, как Микке бросил школу.