Узнай меня - Галина Владимировна Романова

– Не знаю даже как сказать, – произнесла она с тяжелым вздохом, хотя в голове метались мстительные мыслишки.

– Говори как есть. – Равнодушный супруг протяжно зевнул.

– Что, не выспался? – сразу прицепилась она. – Шлюхи спать не давали? Поэтому телефон отключил?

И по его молчанию, по его грозному молчанию, а оно не могло быть другим, Аня поняла, что сплоховала. Вот сколько раз она зарекалась? Сколько раз давала себе обещание не устраивать ему сцен? И не сдержалась снова. В лучшем случае он положит трубку. В худшем – прекратит с ней общение месяца на два. Так уже случалось.

– Ладно, проехали. Не интересно мне, с кем и как ты там проводишь время.

– Чего тогда звонила вчера? – отозвался он противным голосом.

Вот за одно это – за показное равнодушие и нелюбовь к ней – его должны были увести тюремщики. Не ее бедного покойного мужа, а этого! Самонадеянного, наглого, сильного. И такого… желанного!

– Вчера в клубе были гости.

И она замолчала, надеясь на наводящие вопросы. Но их не последовало. Супруг молчал и ждал продолжения.

– Кадашов.

– Что Кадашов? – прошипела трубка его настороженным голосом.

– Приезжал Кадашов.

– Сам? Прямо вот так взял и приехал?! Он же инвалид! В кресле инвалидном ездит, насколько мне известно.

– Уже не ездит, значит.

Она удовлетворенно улыбалась. Это было самое продолжительное по времени общение за последний год.

– И чего хотел? Полетать? С парашютом прыгнуть?

– А вот и нет, душа моя.

Ее губы расползлись в ядовитой ухмылке. Он терпеть не мог, когда она его так называла.

Но он, кажется, даже не обратил на это внимания и повторил вопрос:

– Что он хотел, Анна?

– Он задавал вопросы о квартире.

– Какие такие вопросы?

– Почему наш клуб за нее платит? И меня хотел увидеть. Что мне ему говорить-то, душа моя?

– Я, кажется, много раз просил тебя не называть меня так, – произнес он голосом, напоминающим дальние раскаты грома. – Что неясного?!

– Ох, ох, извините! Больше не буду! – отвратительным гундосым голосом пропела она и покусала губы.

Этот мужик ее конкретно бесил. Она старалась, честно старалась влезть к нему в душу. Сделать его ручным. Не вышло. Он прочно держал дистанцию. С первого дня ее держал.

«Лучше бы его увели тюремщики, – снова мелькнуло вдруг мстительное в ее голове. – Его, а не ее бедного, несчастного мужа».

– Что мне говорить? – взвизгнула она, устав слушать его осторожное дыхание.

– Скажи, что купила эту квартиру.

– Да? Как умно! – фыркнула она и крикнула: – А если он с меня документы потребует?

– Не потребует, – не совсем уверенно отозвался ее супруг.

– А если с полицией явится?! – Анна тут же суеверно поплевала через левое плечо и перекрестилась.

– На основании чего?

Она промолчала. И он зацепился.

– А-а-а! Снова химичишь? Вот дура ты, Анька! Вот дура! Горбатого только могила… Ну что могу сказать, зачищайся. Пока не поздно. Если Кадашов учует что, а он учует, поверь, он с тебя с живой не слезет. Он весь твой бизнес если не отожмет, то по миру тебя точно пустит.

И он даже, кажется, хихикнул. Сволочь!

– Я говорила тебе, избавиться надо было от этой хаты. Еще тогда, когда все произошло, надо было избавиться. А ты… Гад настырный! Чего ты ждал? Зачем?

– Не твое дело, – оборвал он ее грубо. – Скажешь, купила хату, и все.

– А у кого я ее купила, милый? – пропела она противным сиропным голоском. – Не подскажешь?

– Ну… У хозяина и купила, – неуверенно ответил ее муж.

– У хозяина? Ага! А в какой именно момент я ее купила у хозяина? До того, как в него стреляли? В процессе того, как его девка с балкона сиганула? Или днем позже? Когда люди Кадашова в этой хате побывали? Не подскажешь, когда точно я заключила договор купли-продажи, а?

И она принялась орать на него. Некрасиво упрекая, вспоминая то, что не стоило. И даже опустилась до угроз.

– А я вот возьму и расскажу все Кадашову! – выпалила она, еле переводя дух, так запыхалась.

– Что все?

– Все, все! Всю правду!

И она мгновенно представила, что точно будет, открой она рот. Если ее не убьет ее немногословный равнодушный супруг, ее убьет Кадашов. Если он не захочет рук марать, то на смену ему придут ненавистные тюремщики. И уж из их рук ей точно не выбраться. Никогда! Ни за что!

– Да рассказывай, – почти весело предложил супруг. – Говно вопрос, дорогая! Только если решишь рассказать, на мою помощь уже не рассчитывай. Сама будешь все расхлебывать. Договорились?

– А чего это я не могу на тебя рассчитывать-то? Ты меня втянул в это дело с этой чертовой хатой!

Она уже не говорила, не орала, она подвывала, стоя возле окна, за которым серел непогодой дождливый декабрьский день. Подвывала каждому его слову, произнесенному тихим опасным голосом.

Она вот так и знала! Она предвидела, что так будет! Что она окажется одна в лодке, которая внезапно дала течь. И главное, упрекнуть-то было некого. Она сама виновата. Вернее, ее жадность. Она же сама не смогла отказаться от выгодного предложения, которое ей сделали чуть больше трех лет назад. Увидела кучу денег и не смогла отказаться.

Дура!

Мобильник снова ожил. Сашка звонил.

– Анна Ивановна, я вас жду. У ворот, – уточнил он. И добавил с легкой обидой: – Хоть вы во мне и не особо нуждаетесь, я подумал, что нельзя вам самой за руль в такую непогоду.

– Спасибо, – тихо произнесла она.

И почувствовала комок в горле. Расчувствовалась. Курица!

– Придется подождать, – чуть жестче добавила она. – Я только из постели.

– Мне торопиться некуда, Анна Ивановна, – пробормотал покорный Сашка. – Буду ждать сколько потребуется. – И вдруг совсем уж не к месту уточнил: – Хоть всю жизнь.

Как не тянула она время, уложилась за час. Короткая стрижка, которую она сделала пару месяцев назад и которая ее жуть как молодила, не требовала особых ухищрений при укладке. Душ. Фен. Чуть косметики. Джинсы, свитер, теплая куртка, сапоги-дутики.

– Позавтракаем в офисе, – пообещала она, положив руку на живот, в котором жутко урчало. – Некогда. Вдруг господину Кадашову приспичит с самого утра заявиться. Таких людей нельзя заставлять ждать.

Саша вел машину аккуратно. Осторожничал, но не медлил. До офиса летного клуба они доехали без происшествий и опоздали всего лишь на десять минут. Десять минут их ждал Кадашов, развалившись на заднем сиденье длинного черного автомобиля, поблескивающего даже в такую непогоду, как лоснившийся на солнце бок дельфина.