Этюд со смертельным исходом (сборник) - Никита Александрович Филатов

вряд ли тут то, о чем ты говоришь. Ты сам его лучше знаешь… Похоже на Виктора?

— Нет.

— Вот и я думаю… Кожин здесь?

— Здесь! — оживился Денис. — Все — как ты просил…

— Да ну?

— Точно! Прямо с поезда — сюда. В офис. Сидит один в комнате… Мать честная!

— Что такое?

— Уже десять? Ты прямо сейчас к нему?

— He-а… Пусть еще «погреется».

— А можно я… поприсутствую? А? — В глазах Зайченко забегали злые искорки. — Ты уверен, что он расколется?

— Посмотрим, — пожал плечами Виноградов. — Попробуем… А насчет тебя — нет! Я, знаешь, и секса группового не любитель, а тут…

— Ладно. Не спорю… А то Корзун все в бой рвался — вывести в лес, яму выкопать!

— Это грубо. И, как говорили в одной книжке, «не по-европейски». Тем более что при таком раскладе я, например, признался бы даже в изнасиловании шиловского попугая… Толку. Как он ведет себя?

— Ну — как… Поесть попросил, пару раз в сортир рвался… Все меня или шефа хочет увидеть. Но «быки» — строго по инструкции, никаких разговоров!

— Пишет?

— Да чего-то там такое…

— Ничего, пусть пока старается! В туалете-то за ним смотрели?

Денис злорадно улыбнулся:

— А они его не пустили. Чтоб терпел — привыкал!

— Мудаки! — побелел Виноградов, — Ублюдки! На хрен! И «быки» эти долбаные, и ты сам! Тебя кто этому учил? Я? Профессор?

— Са-аныч!

— Я тебе что говорил, а? Что? — Капитан был настолько взбешен, что Зайченко на миг пожалел, что охранники далеко и не услышат, если вдруг…

— Ты успокойся, Саныч!

— Я тебя, сука, чему учил? Если человек — говно, накажи его! Разори! Убей, в конце концов! Но не унижай! Не у-ни-жай, понял?

— Я понял, Володя… Понял!

— Пошел ТЫ…

Виноградов подхватил сумку и вышел, громко хлопнув дверью.

…Кожин стремительно поднялся навстречу Владимиру Александровичу:

— А где Виктор?

— Иди… Отлей! — Борис Иванович не решился подать капитану руку, поэтому Виноградов, не глядя на него, обошел стол и уселся спиной к окну. — Я приказал — там пустят.

Глядя в спину измученного ожиданием коммерсанта, Виноградов досадливо поморщился — игра получалась грязная. Не по-по-джентльменски. Существовали вещи, которые он не позволял себе даже в щенячий период милицейской карьеры, а уж тем более после всего… Пропадал азарт охотника, кураж — ему теперь было просто жалко этого несчастного, запуганного и униженного мужика, что, безусловно, мешало работе.

В принципе, на оперативном жаргоне это называлось «подогрев» — подозреваемого приглашали в отделение, мурыжили час, два, три в коридоре, не объясняя причины и отделываясь поначалу вежливыми, а затем все более резкими репликами, иногда подсаживали кого-нибудь из «своих». Мимо проводили скованных наручниками бандитов, носили коробки и ящики с конфискатом, — и когда бедняга, перебрав в уме все свои мыслимые и немыслимые прегрешения, осознавал собственное ничтожество по сравнению с колоссальным аппаратом государственного подавления, холодным, равнодушным и беспощадным, вот тогда за него и принимались всерьез.

Срабатывал этот старый как мир милицейский прием отнюдь не всегда — человек искушенный, прошедший, скажем, тюремные «университеты», на такую дешевку не ловился, но…

Виноградов пролистал пачку исписанных Кожиным листков — отчеты об истраченных за год суммах. Представительские командировочные… По указанию Владимира Александровича коммерсанта «озадачили» — попросили подробно расписать, куда девались выдававшиеся ему деньги, и деньги, по меркам простого милицейского капитана, немалые. Владимир Александрович наметанным глазом бывшего обэхаэсника, «бэха», с ходу усек пару скользких и явно «ловимых» позиций… Да-а, нечестен, неискренен был перед фирмой господин Кожин. Приворовывал помаленьку… Одних этих бумажек было бы достаточно для того, чтобы под зад коленкой, без выходного пособия…

— Ты будешь мной заниматься? Да? — Борис Иванович покончил с физиологией, собрался и, суда по всегдашней наглой улыбочке, выбрал линию поведения.

Жалости к нему у Виноградова больше не было.

— А шеф не придет? — Лицо Кожина выражало искреннее облегчение интеллигентного человека, с тем чтобы вместе — ну вы же понимаете! — разрешить возникшее недоразумение.

Владимир Александрович молча покачал головой.

— Жа-аль… Тут, видишь ли, Володя, такая ситуация… Некоторые расходы, как бы сказать, ну… В общем, Маренич в курсе — туда, сюда, и я не знаю, все ли тебе можно говорить, как сотруднику, так сказать, органов…

Обычно разговорчивый, Виноградов молчал, и это выводило собеседника из себя.

— Ну хорошо. Хорошо! Грешен! Но это наши с Виктором дела, личные! Понял? Я ему все объясню. И верну! При наших с ним отношениях эти — ну сколько? Двадцать? тридцать тысяч? — тьфу, ерунда! Он бы и так дал… А насчет договора с «Гортрубопроводом» — там все чисто, пусть не думает, это Зайченко с Орловым договорились, чтоб меня подставить! Посмотри Володя, посмотри — я написал…

Кожин торопливо вытянул из стопки один из листков и сунул его почти под нос Виноградову.

— Вот! Сам смотри!

Владимир Александрович аккуратно поправил растрепавшуюся стопку. Положил сверху протянутую коммерсантом страницу. Еще раз медленно подровнял бумажные края. После чего двумя длинными движениями крест-накрест разорвал исписанные листки.

— Ты что? — опешил Кожин.

Виноградов брезгливо отправил отчеты в корзину.

— Видишь ли, Боря… — капитан заговорил медленно и задумчиво, обращаясь, казалось, в первую очередь к самому себе. — У меня сейчас очень тяжелое положение…

Вот к примеру! Приводят ко мне в ментовку очередного жулика — вроде тебя.

— Саныч!

— Заткнись. Не перебивай… Я его, само собой, «колю», как у нас говорят, по самую жопу, пардон за грубое слово. И вопрос не в том, скажет он правду или нет, вопрос в том, когда и как это произойдет. То есть… Имеется два варианта. Первый. Клиент — дурак полный, упертый до невозможности. Каждый раз его приходится за уши тянуть, прижимать со всех сторон… Так на такого и времени, и нервов угробишь уйму, а значит — что? И отдача соответственная! Он мне жизнь осложняет — и я ему ее же, по максимуму. Тут масса нюансов: и операм в тюрьму позвонить можно, и судье намекнуть… Да мало ли чего!

Кожин слушал молча, и Виноградову это нравилось. Он почувствовал — возвращается уже полузабытый, терпкий вкус оперативной работы.

— Но есть и второй вариант. Более распространенный… Ведь в конечном итоге весь наш уголовный процесс — это сделка. Ты мне — «расклад» на себя, я тебе — подписку о невыезде вместо ареста. Ты мне своих подельников, я тебе — хорошую камеру и лишнюю передачку от жены. Ты мне пару новых эпизодов, а я в ответ — приговорчик по минимуму, «ниже низшего»… А?

— Ну, мы же не в ментовке…

— То-то! — поднял вверх указательный палец Владимир Александрович. — То-то и оно!