Объект "Родина" - Андрей Валерьев

— Нам в музыкальный класс нужно пианино! Я писал ему заявку ещё зимой, на Новый год! Вы поймите, Пал Палыч, это же не рояль, а всего навсего…

— Я ему песка отсыпал почти сто пятьдесят грамм — ружьё заказал. А он… нет, песок, конечно, они вернули, но что ему — тяжело было ружьё купить?

— Вы поймите, без этих инструментов я просто не могу. Мне в мастерской эти маховики нужны позарез!

И таких посетителей было каждый день не меньше десятка. Это было похоже на массовое помешательство.

'Мда. Хуже нет разочарованного человека'

Пал Палыч вздохнул и потянулся к телефону спецсвязи.

— Сергей Михайлович, Шевцов беспокоит. Надо бы встретиться — поговорить.

Заозёрный

Апрель 14 г.

— Ты всё поняла?

Кузьмин испытующе смотрел на женщину.

— Это просто надо сделать. Марина, ты отлично здесь поработала, но…

— Погоди, Михалыч. — Шевцов выбрался из своего кресла и принялся расхаживать по кабинету. Простреленная нога еще побаливала, но глава посёлка старался обращать на это поменьше внимания.

— Думай что хочешь, Егорова. Ты отлично пропиарила Ходока. Твои статьи в многотиражке доброе дело сделали. Чего уж тут — то, что народ, так сказать, гнев на милость сменил это твоя заслуга. Но тут другая беда вылезла — Максим.

Женщина перестала раздувать в гневе ноздри и недоумённо уставилась на Шевцова.

— Господи! Что с ним опять?

После того, как её отец погиб в бою с конвоем ходоков, Марина закрылась. Закрылась в себе. Тяжёлые раны, полученные ею при той атаке, были ничто, в сравнении с болью утраты отца и друзей. Ведь это же она, она их… Марине не хотелось жить. А тут, после гибели отца, с сердечным приступом слегла мама. Её спасли, но у Марины сдали нервы. Ночью она сползла с госпитальной койки и доковыляла до ординаторской. Никаких таблеток Марина не нашла, но зато в ящике стола отыскался старый скальпель, которым обычно точили карандаши. К её счастью дежурная медсестра не спала, как это обычно принято в больницах на большой земле, а добросовестно исполняла свои обязанности.

Марину снова спасли. Но её глаза потухли. Она уже ничем не напоминала ту весёлую девчонку, первую красавицу и самую завидную невесту Южного.

А потом пришёл бывший сослуживец и попросил помочь с отчётом по рыбной отрасли. Потом надо было написать что-то в газету о жизни госпиталя. Потом надо было поехать с мамой, помочь ей пересчитать мелкий скот в подсобных хозяйствах в посёлке энергетиков. Потом, потом, потом. Так и закружилось, завертелось. Марина ожила.

Когда месяц назад её вызвали в Заозёрный, вывалили на неё кучу информации о Максиме и дали отмашку сделать из него любимца публики, она испугалась. Не работы. А того, что ей придётся встретиться с НИМ.

'Я разрушила его жизнь. Отняла у него его семью. Его любовь. Его здоровье. Мама, мне страшно. Мне стыдно'

Она отказалась. Верховный тогда сверкнул глазами и вслух повторил то, о чём она подумала. О том, что она отняла у него ВСЁ. И теперь она ему ДОЛЖНА.

— Так что не дури! Иди и работай! Не хочешь с ним встречаться — ради Бога. Сиди в Управе и пиши. В каждый номер. Шевцов тебе кабинет выделит.

Палыч, затеявший всю эту катавасию, показал большой палец. Мол, выделю, выделю.

И Марина сделала это. Тонко, умно, ненавязчиво объясняя людям, как им повезло. Какие перспективы их ожидают в будущем, и при этом ни разу умудрилась не упомянуть о Ходоке. О том, кто все эти перспективы будет обеспечивать. Впрочем, народ тут жил совсем не глупый и прекрасно всё понял. В тему пошли и статьи местного врача о том, какой ценой Ходоку далось их благополучие.

И люди оттаяли.

— Так что с Максимом?

Марина решила временно позабыть о прозрачных намёках и постаралась сосредоточиться на разговоре.

— Тут вот какое дело, — Шевцов выглядел по-настоящему озабоченным, — он ничего взамен не просит. Совсем. Он живёт у хозяина Дубровки. В его доме. У него даже нет отдельной комнаты. У него ничего нет. Ни кола, ни двора. Он нигде не получает зарплату за свою работу. Ни у нас, ни на большой земле. Хотя, вроде бы, должен. Москва в панике. Да и я…

Шевцов посмотрел на Кузьмина.

… мы, если честно, тоже. Здесь его кроме дружбы с Дубиниными ничего не держит. Ты поняла? Вообще. Нам остаётся с Дубининых пылинки сдувать и молиться на то, чтобы с их дружбой ничего не случилось. Максиму нужен ещё один… якорь. Ты поняла?

Женщина встала и гордо подняла подбородок.

— Я…

— Молчать! Сядьте, старший лейтенант Егорова.

Кузьмин сверлил её глазами.

— Ты заварила эту кашу — тебе её и расхлёбывать. Выполнять!

Алма-Ата

Февраль 2014 г.

Когда Сам рассказал ему о том, кто был тот человек, которого он вытащил из Алма-Аты и отвёз в Москву, он не поверил. Подполковник Кошечкин решил, что у президента на старости лет прорезалось чувство юмора. Внешне он никак это не показал, но Хозяин его прочёл как открытую книгу. Всё же за плечами президента была та ещё школа. Он отвёл его в свой личный кабинет и показал ему кино. А потом поставил по стойке смирно и ПРИКАЗАЛ ему верить.

Подполковник Кошечкин понял, что 'попал'. Отсюда, из этой комнаты, было только два выхода. На тот свет или верить. Он едва не щёлкнул каблуками, вытянулся и рубанул.

— Есть верить!

Развернулся и пошёл служить.

— Кошечкин, смотрю я на тебя и знаешь, кого я вижу?

Подполковник устало вытянулся в кресле в своём 'зазеркалье'.

— Кого?

Максим с удовольствием хомячил плитку шоколада, а потому был невнятен и сладок без меры.

— Себя. Три года тому назад. Ты теперь не подполковник. Ты теперь — раб.

Начальник спецбазы номер двадцать два дробь восемь, как она значилась по документам, катнул желваки и ничего не ответил. Нервы у него были железные. Впрочем, Максима это не обмануло.

'Проняло тебя, дорогой. Проняло. Ну что ж… вода камень точит. Будем работать'

Перед самой отправкой очередного груза, сплошь состоящего из маленьких японских двухкиловаттных генераторов, Иван Кошечкин сунул Максу в руку записку. В записке была только одна фраза.

'Чего ты хочешь?'

Иван с тоской вспоминал то время, когда он, молодой сотрудник спецслужб, мотался по всей стране, занимаясь очень нужными и важными делами. А командировки за рубеж? Временами это было опасно. Иногда смертельно опасно, но он понимал, что это было необходимо и что его начальство это ценило и не забывало. Кошечкин не был карьеристом, но здоровое честолюбие у него присутствовало в полной мере. Когда его вызвали в Москву и показали фото Укасова, он воспринял это как шанс. Шанс проявить себя перед самыми верхами. Да и дел то было… тьфу! Вытащить из под носа американцев этого человека и привезти в Москву. Был, правда, один нюанс — это надо было делать вежливо. Но ничего — справился! А командировка на Гавайи? А очередное звание? Подполковник тогда впервые почувствовал укол. Где то в желудке. Уж слишком быстро и весело стала развиваться его карьера.