Век чудес - Карен Томпсон Уокер

— Ну, тогда спокойной ночи, — попрощался он и скрылся в спальне.

Но я никуда не ушла.

Вместо этого мы с Сетом разлеглись в шезлонгах и стали ждать, пока солнце коснется нашей кожи. Когда это случилось, мы нагрелись до умопомрачения, а потом, едва не теряя сознание от жары, отползли в тень.

Потом я узнала, что для детей радиация опаснее, чем для взрослых. Организм ребенка меньше, он еще продолжает расти. Пораженные клетки получают больше времени для того, чтобы превратиться в раковые. Мозг тоже еще находится в процессе развития. Определенные его участки не сформированы — в частности, фронтальная кора головного мозга, которая отвечает за принятие решений, за их дальновидность и оценку последствии.

Во многих семьях в нашем районе состояние больных ухудшалось. Множились случаи недомоганий, связанные с земным притяжением. Перспективы на будущее становились все страшнее. Но мы с Сетом чувствовали себя хорошо, и даже лучше, чем просто хорошо. Иногда смерть лишь подтверждает мощь жизни. А угасание становится новым источником энергии. Нам, юным и голодным, казалось, что силы и здоровье у нас с каждым днем только прибывают.

В полночь мы вышли из дома. Стояла радиоактивная ночь. Она запомнилась мне особенно яркой, хотя вряд ли это соответствовало действительности, ведь человеческий глаз не видит радиацию.

На севере, в пятистах километрах от нас, горел Йосемит. Сухие деревья легко воспламеняются. Дым сносило на юг. Он истончался до белесого тумана и, придавая небу новый оттенок, делал свет более рассеянным.

На улицах царили безмолвие и неподвижность. Окна всех домов были занавешены шторами от солнца. Только мы вдвоем бодрствовали в столь позднее время и, пренебрегая дорожками, гуляли прямо посреди проезжей части. Эпоха автомобилей словно закончилась.

— Мы сейчас можем делать все, что захотим, — прошептал Сет и опустился на колени посреди мостовой. Потом он лег на спину и подставил лицо полночному солнцу. Я легла на землю рядом с ним. Сквозь копну волос я чувствовала кожей затылка горячий асфальт.

— Закрой глаза, — сказал он тихо. Я подчинилась.

Несколько долгих минут мы, ослепшие и беззащитные, пролежали на улице. Резкий запах дорожного покрытия напоминал о романтических приключениях с легким привкусом опасности. Неожиданный шорох испугал нас. Я резко открыла глаза — по дороге пробежала кошка.

Мы миновали пыльную, пустую автобусную остановку, торговый центр с закрытыми на ночь магазинами. Потом пересекли самую тихую парковку на планете — на ней вообще не оказалось машин. Мы представляли себя пришельцами и вслух гадали, для чего устроена эта широкая открытая площадка, зачем на ней нарисованы ряды заштрихованных линий?

Затем мы скатились с пригорка и свернули на мою улицу. Ранние лучи удлиняли наши бегущие тени.

Вскоре мы оказались у дома Сильвии. Папа той ночью дежурил, а мама спала или мучилась бессонницей дома, прямо через дорогу. Я вдруг испугалась, как бы нас кто не заметил. Мы спрятались за припаркованной машиной.

Вблизи я снова увидела замазанную краской надпись на гараже Сильвии. Неуклюже выведенные буквы продолжали вопить: «Вали на хрен отсюда!» Мне стало интересно, как дом теперь выглядит изнутри. Вынесли сломанное пианино или оставили на прежнем месте? Я представила себе руины: просевшие полы, обвалившиеся полки, макраме, сто лет назад стершееся до ниток. Тишину нарушало только слабое жужжание электропроводов над крышей.

Мы заметили, что боковые ворота Сильвии открыты. Сквозь них виднелся шипастый сухой куст на заднем дворе.

— Давай зайдем, — шепнул Сет.

И прежде, чем я успела возразить, он бросился в ворота. Как красиво озарял его яркий свет, когда он проскользнул мимо оштукатуренной стены, обернулся, прищурился и помахал мне рукой! Естественно, я последовала за ним. Добежав до дома Сильвии, мы беззвучно расхохотались. Наши плечи дрожали, мы старались унять дыхание. Мы были детьми, на дворе стояло лето. Мы нарушали закон и почти любили друг друга.

Мы попытались заглянуть в окно, но его закрывали шторы. Никаких признаков присутствия Сильвии не наблюдалось.

И потом, естественные сутки выросли к тому моменту до шестидесяти часов: два дня мрака и два — солнца. Если бы Сильвия продолжала тут жить, она физически не смогла бы проспать весь темный период или продержаться на ногах весь световой день. Но мы хотели удостовериться в этом наверняка. Нам хотелось узнать все, что только можно было.

Мы боялись прождать во дворе несколько часов и так и не увидеть ее. Но неожиданно боковая дверь распахнулась, и Сильвия — худая, как всегда, босая, в оранжевом льняном платье — вышла во двор. Мы спрятались за мусорными баками и стали наблюдать, как она идет к подъездной дорожке. При этом она так настороженно оглядывалась, словно что-то украла. В руках у нее были две заклеенные скотчем картонные коробки. Сильвия поставила их на мостовую и пошла обратно в дом.

— Значит, она и правда все это время оставалась здесь, — шепнула я.

Сет кивнул и приложил палец к губам.

Сильвия появилась с двумя новыми коробками и опять направилась на улицу. На некоторое время она пропала из нашего поля зрения, зато мы услышали звон ключей и звук открывающегося, а потом закрывающегося багажника.

Внезапно Сет еле слышно закашлялся. Зажав рот ладонью, он пытался сдержаться, но сдавленные звуки вырвались на свободу как раз в тот момент, когда Сильвия возвращалась во двор. Она бросила взгляд в нашу сторону.

— Боже мой, как вы меня напугали! Что вы тут делаете? — сказала она, прижимая руку к груди.

Мы встали, но ничего не ответили. Нас застукали на месте преступления.

Сильвия взглянула на боковую дверь. Ее движения, раньше такие грациозные и плавные, вдруг стали резкими. 'Теперь она как-то судорожно сжимала руки и закусывала нижнюю губу.

— Ну? — переспросила она.

Мы молчали.

— Быстро отправляйтесь по домам. Немедленно, продолжила Сильвия.

Я никогда раньше не слышала, чтобы она говорила таким тоном. Во время занятий она обнаруживала бездонные запасы терпения.

— Вам здесь нечего делать! — повторила она.

Мы услышали, как за ее спиной скрипнула дверь. Сильвия закрыла глаза.

Это был он. Мой отец. В каждой руке он держал по коричневому чемодану.

Наверное, мне не стоило удивляться, что мой отец оказался на пороге ее дома, но я все равно удивилась. Он увидел нас и остановился. До меня донесся его быстрый, глубокий вздох. Затем он поставил чемоданы на асфальт.

— Что вы тут делаете? — спросил он, посмотрев сперва на Сета, потом на меня. Из нагрудного кармана его рубашки свисали солнечные очки.

Я стояла неподвижно и молчала.

— Я думал, ты у Ханны, — сказал папа.

Он хотел что-то добавить, но Сет прервал его: