Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси

И она, в свою очередь, берет слово:

– Окей, на тебя донесла Сестра Эмманюэль. Ты же знаешь, она строгая блюстительница нравственности. Но мы ее уговорим не обвинять тебя, смягчить свои показания, и она…

– Это еще не все, – прерывает ее Жан-Макс, не отводя взгляда от звезд. От Млечного Пути. – Не все, – повторяет он. – Я выдал себя, когда меня вызвали на ковер. На меня нажали, заставили покаяться, и я признался в своем грехе, но в другом.

В грехе? Значит, было еще что-то, кроме перепихона в кабине над океаном? И я готовлюсь к худшему… Жан-Макс снимает руку со штурвала и делает вид, что крестится.

– Сестры мои, знайте, что я много лет занимался скромным трафиком спиртного, провозя его без таможенного досмотра и санитарного контроля. В небольших количествах, но высшего качества – для избранных клиентов. В Америке у меня есть небольшая сеть распространителей. Лучшие сорта русской водки. Старинные марки рома. На прошлой неделе, в Монреале, я откопал редчайшее канадское виски – Alberta Premium…

И тут я вспоминаю магазин на улице Сен-Дени в Старом Монреале и Жан-Макса с канадскими долларами в руках; он разговаривал с какими-то двумя типами мафиозного вида. Значит, контрабанда! Наконец-то разъяснилась хоть одна тайна, и плевать, что наш командир оказался еще более сложной фигурой: блестящий пилот, неутомимый бабник, герой, спасший мне жизнь, а вот теперь еще и контрабандист, торгующий элитными винами и водками.

– Несколько наших бонз принимали от меня подарочки в бутылках, но работяги попроще вцепились мертвой хваткой и не отпустят, пока не вызнают все до конца… И не только в отношении спиртного. А еще и по поводу того случая в кабине.

Шарлотта краснеет. Фло сверлит взглядом Жан-Макса, словно ждет, хватит ли ему наглости назвать имя стюардессы, с которой его застукали.

– Ну я им и выдал имена всех наших стюардесс, – заявляет Жан-Макс и с усмешкой начинает перечислять: Монополова, Зубровка, Гавана, Альберта…

И меня который уже раз поражает смелость Жан-Макса. Я ему верю. Он обязательно устоит и никого не выдаст. Похоже, его застукали с Шарлоттой, но если Эмманюэль не донесет на нее, он-то уж точно этого не сделает и всю вину возьмет на себя.

– Ну-ну, не печальтесь, сестры мои! Я еще поборюсь с Air France, буду стоять на своем до последнего. Что вы скажете, если я приглашу вас через десять дней слетать со мной в Джакарту? С тех пор как я показал себя героем в парке Чикано, мне нужно поддерживать свою репутацию, а я им наверняка пригожусь на этом рейсе.

Джакарта!

Мне вспоминаются слова Лоры, сказанные как раз перед моим отъездом. «Ты что, мам, не смотришь новости? Там же цунами! Волны пятиметровой высоты снесли дома на Суматре, на Яве… Тысячи людей остались без крова…»

* * *

Цунами.

Мое цунами.

Где все началось и все закончилось.

В дверь кабины стучат. Второй пилот уже нервничает. За ним стоит Патрисия, старшая стюардесса, мы ей нужны. «Идите работать, девушки! И не мешайте Жан-Максу пилотировать».

Командир подмигивает нам на прощанье. Мне бы следовало успокоиться – все ведь разъяснилось, даже несколько второстепенных тайн; вдобавок я была на краю гибели, а друзья меня спасли. И все-таки не могу отделаться от тревожного чувства. Оно возникло в тесной пилотской кабине и не рассеялось, а только окрепло. Я незаметно рассматриваю командира и обеих стюардесс, пытаюсь припомнить наши разговоры, начиная с Монреаля, начиная с Сан-Диего, и отогнать это мерзкое ощущение, убедить себя, что слишком плохо думаю о них, однако чем упорнее отгоняю мысль, тем назойливей она возвращается ко мне, страшная в своей очевидности.

Каждое слово, произнесенное в кабине пилотов, было неискренним.

И каждый из троих – Шарлотта, Фло и Жан-Макс – мне лжет!

* * *

Во время рейса мы, стюардессы, спим по очереди. Два-три часа. Наступает мой черед, я никак не могу заснуть. В голове мельтешат вопросы. Вспоминаются мелкие противоречия, неувязки. Я корю себя, мне стыдно подозревать коллег в злом умысле, но как иначе объяснить необъяснимое? Например, пропажу документов. Они нашлись в моем чемодане, лежавшем на кровати номера в мотеле, а ведь я точно помню, что брала их с собой для перехода мексиканской границы. Этому есть простое объяснение, и его подсказала мне Фло: дескать, я была в таком смятении, что забыла о них. Ладно, Фло, я не буду настаивать на обратном. Даже если…

Какой-то пассажир задевает меня, направляясь к туалету, машинально извиняется; усталое лицо, в руке мобильник, в ушах наушники. Немного похож на Оливье, хотя я никогда не видела моего мужа слушающим музыку в наушниках. Я улыбаюсь этому полуночнику и опускаю голову, позволяя волосам упасть на глаза, чтобы поскорей заснуть. Расслабиться. Мне не терпится вернуться домой. Увидеть девочек. Поиграть с внуками. Вернуться к жизни матери и бабушки. К простой, мирной жизни, где нет места лжи. Нет места лжи – с тех пор, как родилась Марго.

Увы, мои сомнения только крепнут.

Может, кто-то хочет заставить меня платить за ложь двадцатилетней давности? Ужасную ложь, в которой я никому не призналась… Но сколько воды утекло с тех пор…

Или – того хуже – кто-то хочет убить меня за это? Как пытались убить Илиана…

А что, если этот кто-то решил свести меня с ума? Как я была без ума от Ила…

Чувствую, что сознание потихоньку затуманивается и веки вот-вот сомкнутся. Неужели удастся забыться сном? Мысли, убаюканные мерным гудением двигателей, клубятся и тают, как облака, сквозь которые мы летим. Голоса сливаются в неясный хор. Лица заслоняют друг друга. Звуки музыки успокаивают. В голове приглушенно звучат гитарные аккорды. И несколько фортепианных нот. На которые ложатся слова:

Кто-то напевает мне эти слова нежным шепотом, прямо в ухо. Это слова Илиана, наши последние слова, которые я мысленно перевожу.

Я сплю. Сплю и вижу сон… Да, конечно, это всего лишь сон! Но при этом мне чудится, что кто-то и в самом деле их напевает. Совсем тихо. И совсем рядом со мной. Неужели тот тип с мобильником, который ждет очереди у туалета? Нет, я и впрямь спятила, хотя уверена, что не спала и не бредила, эти слова и правда напел мужчина, стоявший рядом со мной. Я боюсь открыть глаза… Наконец открываю.

Слова улетучиваются.

Рядом никого. Как и в проходе. Только туалет занят – наверно, тем типом, похожим на Оливье.

Я схожу с ума. Хочу проснуться. Не желаю тонуть в сновидениях и изо всех сил цепляюсь за реальность.

Я забуду прошлое! Прогоню его, похороню навсегда! Вот бы открыть иллюминатор и выбросить в облачную хмарь мой камень времени, тот самый, который я оставила на берегу Сены. У себя дома. Я хочу вернуться в Порт-Жуа!