Опасное сотрудничество - Деанна Рэйборн

Кроме того, размышляла я, есть более насущные проблемы. Для начала я волновалась о Тибериусе. Наша дружба была новой и непонятной вещью. Мы редко говорили о действительно значимых вопросах. По мнению Стокера, Тибериус культивировал свой холодный отстраненный вид как средство держать мир на расстоянии, и это хорошо работало.

Слишком хорошо, подумала я. Трудно проникнуть в сердце этого человека. Даже его откровенность в рассказах о случайных сексуальных эскападах предназначалась, чтобы тревожить и отталкивать, а не создавать интимность. Он говорил шокирующие вещи, чтобы возмущать, а не делиться чем-то реальным. Если кому-то удастся снять с него маску, он наверняка наденет другую, прежде чем настоящий мужчина выглянет из-за фасада. Именно эта неуловимость делала его интересным.

Должна ли я прояснить общие черты между раскрытием истинного характера его светлости и погоней по запутанному, извилистому пути за бабочкой, избегающей поимки? Их легион, могу заверить вас, дорогой читатель. Сходство моего хобби с выбранной профессией не приносило практической выгоды. Все же мало кто из знакомых виконта был более квалифицирован, чтобы раскусить его, решила я.

Я достаточно наблюдала подлинного Тибериуса, чтобы разглядеть в нем его младшего брата (гораздо больше, чем хотелось бы любому из них). Стокер и Тибериус оба были ранены, оба несли колючки и яд нападений. Стокер был отмечен неизбежными шрамами, как физически, так и психически. Но несмотря на все свое богатство и блеск, Тибериус был тоже поврежден. Разница была лишь в том, что деньги позволяли ему лучше камуфлировать следы кровавой бойни.

Слушая исповедь о Розамунде, я была поражена болью в его голосе, тем более очевидной, что он пытался скрыть ее. Он старался говорить легким тоном, но тщательно подбирал слова. Я видела сжатый рот, напряженность рук, побелевшие костяшки пальцев. И в тот момент, когда Тибериус догадался, что я увидела и поняла, когда он бросился в мои объятья и, наконец, открыто встретил свою боль… это было почти невыносимо. Что бы ни случилось, независимо от того, какие убийственные намерения разыграются в замке, я не оставлю его. Тибериус не думал открыто просить помощи, потому что еще не понял, что нашел во мне друга. Но он нашел. Так мчались мои мысли до конца ночи.

Я очнулась от тяжелого сна на рассвете. Несмотря на бессонную ночь, выскочила из постели. Пора насладиться отдыхом на острове и заодно продвинуться в разгадке нашей тайны. Быстро умывшись, я оделась в свой охотничий костюм с узкой юбкой и жакетом поверх тонких брюк, взяла полевой блокнот и карманную лупу. Я прикрепила полдюжины булавок к своим манжетам и зашнуровала ботинки. Минутная остановка на кухне (пара рулетов и яблоко рассованы по карманам), и я вышла, пробираясь через покрытые росой сады.

В соответствии с моими ожиданиями, Мертензия уже была там — руки грязные, юбки испачканы, пот поблескивал на лбу.

— Доброе утро, — коротко сказала она, отвечая на мое приветствие с минимальной вежливостью.

Она была возле ворот ядовитого сада, и я присоединилась к ней, не дожидаясь приглашения.

— Я не думала встретить кого-то так рано, — соврала я.

Я предложила ей рулет. Она вытерла руки о юбки, при этом обильно покрыв ткань грязью. Мертензия неохотно взяла рулет, голод победил очевидное раздражение.

— Спасибо. Мне следовало что-то принести с собой, но я вышла до того, как кухарка проснулась, — сообщила она, отламывая большие куски рулета и засовывая их в рот.

— Тогда вы пробыли здесь некоторое время, — заметила я.

Она жевала и кивала.

— Несколько часов. Я хотела поработать с моими Cestrums. — Мертензия закончила рулет и двинулась к саду.

— Вы идете внутрь? Я бы очень хотела сопровождать вас, — попросила я, шагая между ней и воротами.

Мертензия сделала небольшую паузу, затем поджала губы.

— Очень хорошо. — Она вынула пару перчаток из кармана. — Наденьте их, и следуйте за мной.

— Вам они не нужны? — спросила я, натягивая перчатки.

— Я знаю, что нельзя трогать, — сказала она, закатив глаза. — Вы уже слышали предупреждения, но повторю снова. Ничего не трогайте, ничего не нюхайте, и ради Бога, ничего никогда не ешьте за этими воротами!

Я поклялась в абсолютном послушании, и она повела меня внутрь. Сам воздух внутри ворот казался другим, наполненным почти наркотической тяжестью.

— Не дышите слишком глубоко, — предупредила она. — Это Cestrums.

— Cestrums — пасленовые, не так ли? — спросила я, когда мы углубились дальше в сад. Воздух был тяжелым от теплого вегетативного дыхания растений.

Она шла впереди, пока читала лекцию. Возможно, Мертензия не хотела моей компании, но очевидная любовь к растениям победила досаду. Она согревалась, рассказывая о них, как мать, говорящая о своих детях.

— Верно. Все Cestrums токсичны, особенно тот, чей аромат вы чувствуете. Это Cestrum nocturnum, ночной жасмин, — она остановилась перед массивным кустарником с маленькими белыми цветами. — Я предпочитаю разговорное имя, «леди ночи».

Кустарник, на самом деле буйное скопление лоз, сплетенных в непроходимом союзе, тянулся вверх, извиваясь усиками в спиралях высоко над головой и запутываясь в сооружении позади. Подойдя ближе к заостренным глянцевым листьям, я увидела лицо женщины, увядшее и выветрившееся, с лозами, обвитыми вокруг ее горла. Я отскочила назад, заставив Мертензию неприятно засмеяться.

— Некоторые парни в деревне зарабатывают на жизнь подъемом затонувших судов, — пояснила она. — Берут, что могут, с кораблей, затерявшихся вдоль островов. Они приносят мне свои находки, я покупаю их для сада.

С опозданием я поняла, что скульптура — лицо носовой фигуры, все, что осталось от какого-то бедного разбитого корабля, обрушившегося на камни.

— Как уникально, — заметила я вежливо.

У нее вытянулось лицо.

— Вам не нужно беспокоиться. По всему саду есть сюрпризы, но ни один из них не столь поразителен, как этот. Я зову ее Мерси. Иногда я разговариваю с ней во время работы.

Последнее было произнесено почти с неповиновением, как будто она провоцировала меня осудить ее за эксцентричность.

— Вам повезло, — с жаром сказала я.

Мертензия моргнула.

— Повезло?

Я развела руками в широком жесте.

— Жить в таком месте. Полностью управлять садами. Это как бы ваше маленькое королевство, где вы королева.

Она внезапно рассмеялась резким и ржавым смехом, словно детская сжимающаяся игрушка, которой не пользовались очень долгое время.

— Я не королева. Всего лишь пешка, движимая прихотями короля, — добавила она, бросая взгляд к окнам замка.

— Это Малкольм, — рискнула предположить я.

— Естественно. Сад, как и все на этом острове, принадлежит ему.