Дивизия особого назначения. Освободительный поход - Фарход Хабибов

Кроме шоссе, есть еще проселок (по которому мы и пришли), на каждом направлении фрицев ждут приятные (но не для них) сюрпризы, тут фашистня начинает артобстрел. Ну, понятно, скорей всего в атаку пойдут под прикрытием артобстрела немецкие гаубицы, минометы (одно- и шестиствольные) кидают в нас десятки килограммов дефицитного цветного металла и других дорогих веществ в виде мин и снарядов. Щедро!

Командиры взводов знают действия своих бойцов, артиллеристы (пушки, гаубицы и минометы) запрятаны частью на флангах и ждут немцев, все получили приказ огонь открывать строго по команде. Остальная артиллерия ждет противника в капонирах у дорог. Танки тоже притаились (правда, им капониров вырыть не успели, то есть успели, но не всем), и те танки (одиннадцать штук, причем восемь из них – это тюнингованные БТ), которые без капонира, это наш подвижный резерв. Нечипоренко (чую, он пересядет на переБТ, если не сейчас, то после) поведет их по команде в необходимый участок поля боя (с фланга или желательно с тыла наступающих). На нас наступает не менее полка пешерылых фрицев (пехота) при поддержке батальона танков и самоходной артиллерии. То есть немцы бросили на нас семнадцать танков Т-IV; восемнадцать танков Т-III; восемь чешских тридцать пятых; плюс к этим танкам на нас шли восемь артштурмов[220].

То есть немчура готовится показать нам маму Кузьмы гигантских размеров, песца и много других креативно-неадекватных подлян.

Вся эта масса, грохоча, приближалась к нам с двух сторон, со стороны западного шоссе и со стороны проселка (типа танковые клещи, по Гудериану), пехота противника активно сопровождает танки, идущие лавой. За танками движется около полтора десятка ганомагов и других броневиков (даже три БА-10). Противник начал стрельбу (из танков и самоходок) по всему подозрительному с предельной дистанции, тут же прекратилась артподготовка. На нас движется страшная, опытная сила, это уже не тыловики, и нахрапом их не возьмешь. Молчим и ждем, шоссе не заминировано (зачем автобан портить), зато заминированы обочины и окрестности шоссе. Слева от шоссе (для нас слева), где до леса метров тридцать-пятьдесят, врага ожидает наша подляна (не поляна, а именно подляна), там панцеров дожидаются мины и танковые шрапфугасы. Тут же притаились противотанкисты и танки, которым успели вырыть капониры. Правая часть шоссе тоже заминирована, но она не так важна, там метров через двадцать красивый такой противотанковый овраг, природа тоже не очень любит гитлеровцев. Фашисты нелюбовь природы (или глупость своего начальства) в полной мере ощутят зимой, что этой зимой, что под Сталинградом через год.

А пока добро пожаловать, незваные гости, и немцы прут как каток, стреляя и расходуя боезапас по всему, что им кажется подозрительным (да они боятся нас!), прям на их пути пехотинцами нарыты ложные капониры и брустверы. В капонирах врага ждут дохлые танки (из тех, что немчура для ремонта свезла), и бравые панцершютцы поджигают еще один 7TP (первый подожгли бомберы), мирно стоящий в капонире. Для полного кайфа немчиков в танках-приманках спецом валяются тряпки, политые солярой и бензином, есть чему гореть и чадить.

И тут для немцев настает час Х (кому Икс, кому Ху), сигналом для начала часа Х служит наезд головного Т-III на мину. «Бабах!» и танк остается на месте (ха-ха, а мина-то таки немецкая). Экипаж отправился в ж… то есть в Валгаллу[221]. (43–1 = 42), пока танкисты поняли, что путь заминирован, и остановились, успевают взорваться еще два (42–2 = 40, уже легче), но из них экипаж выскальзывает, а мы пока молчим. Вперед выдвинулись два ганомага (саперного взвода), и опытные саперы полезли расчищать путь для своих танков, но мы не зря чуть дальше танка 7ТР обустроили скрытые позиции для косилок и флаков. Пулеметы и автопушки начали косить (на то и «косилка», чтобы косить) саперов. Из двух десятков саперов в живых осталось штук пять, и, сделав для себя вывод, что личная рубашка ближе к телу, чем завывания Адика Гитлера, саперы смылись, бросив ганомаги.

Согласно (нашему) плану теперь немцы должны подъехать вплотную к лесу, а там их мы и должны встретить, и красные гаубицы с закрытых позиций начинают бить по врагу, подгоняя этим врага к лесу. Полуэктов (талантливый корректировщик получился из него) по телефону корректирует артиллеристам цели. Гаубичники расколошматили еще один танк да повредили ходовую часть артштурма (40–1 = 39, 8–1 = 7), достается еще и пехоте, но нам не до подсчетов потерь вражеской пехоты, хрен с ними, с кривоногими.

Немцев манят ложные позиции, до которых те не дошли метров шестьсот, и фашисты, посовещавшись, все-таки приняли необходимое для нас решение и всей группой движутся ближе к лесу (спасибо Полуэктову).

Так мы (вообще-то не мы, а тов. Семенов, он же автор плана, эта сволочь говорила, что не умеет войсковые операции планировать и проводить) того и ждем, там немцев трепетно ожидают танкшрапфугасы, правда, немного, штук двадцать, да и для их успешного действия необходимо, чтобы танки были не дальше десяти метров, а то только напугают, зато наши шрапфугасы ручной работы. Фашисты исправно жмутся к лесу, и идущий в 20 метрах от леса тридцать пятый чех[222] нарывается на мину, экипажу кранты, потому как башня почти до верхушек деревьев долетела (39–1 = 38, правильной дорогой идете, камерады).

Наступает кульминация, гитлеровцы дорвались до шрапфугасов тесной кучей, взрывники дергают натяжные взрыватели, срабатывают все шрапфугасы, восьмерка танков так и остается на месте (дымя и «дополняя утренний пейзаж»[223]), ходовая часть и борта в хлам (38–6 = 32, 7–2 = 5, отпад). Теперь им нужен как минимум ремонт, а кто ж этим убогим даст ремонтировать панцеры в бою, фигвам, как там товарищ Эренбург говаривал о фашистах? Тут взрывается по танкам противника наша артиллерия и танки, а чего бы не пострелять, тем более немцы подставились боками, и их танки ни разу не КВ. Саперы приводят в действие пехотные шрапфугасы, расположенные, по старой привычке Смирницкого, на высоте трех метров, и куски металлических отходов, летя сверху вниз, рвут пехоту в манную крупу.

Загораются еще танки противника; один, три, уже пять (32–5 = 27), и нацики, не выдержав, поворачивают вспять. Правда, при этом они не слабо стреляют по нашей засаде и даже попадают в зарытые до бровей пушки и танки, но они-то на открытой местности, а мы в земле-матушке, потому гитлерюги, двигаясь задним ходом, рвут дранг нах нахер. Жестоко пресекают инсинуации вражьей пехоты пулеметы и флаки, пушки и танки бьют только по танкам, и снова загораются или останавливаются отступающие танки врага (27–4 = 23).

Пошла команда Нечипоренке, Зворыкин по рации произнес слово «Варяг». Да, имя легендарного крейсера – это призыв к атаке, пусть немцы поломают головы, к чему бы этот «Варяг» или даже вообще варяг? А Нечипоренко на своих шушпанцерах сейчас должен ударить в тыл отступающих немцев, так как те, пятясь, выкатываются в мертвую (для артиллерии) зону, и красные артиллеристы вынуждены прекратить обстрел. Зато есть бог на небе, и, видимо, ему больше по нраву парни со звездами, чем парни с крестами, один танк противника ломается, скорей всего экипаж в состоянии аффекта сделал что-то не так. Потому дойчепанцерщютцы[224] выскакивают из танка и бегом присоединяются к своей драпающей пехоте, пулеметы наши уже не достают, и потому экипаж немецкого танка успешно бежит (пусть живут пока, жЫр нагуливают жЫвотные).