Невский проспект - Дмитрий Вересов

* * *

Грохот в гостиной прозвучал оглушительно. Удар и звон – словно упитанный слон ворвался с ходу в посудную лавку. Переплет вбежал в гостиную одновременно с Диной. Как оказалось, портрет маршала все-таки слетел со стены и, падая, обрушился на маленький столик, расколотив вдребезги чайную чашку. Китайский фарфор – две нежно-желтых розы на боку. Осколки рассыпались по паркету, и один из них отлетел под ногой Переплета в дальний угол комнаты.

– Ты это нарочно сделал! – сказала Дина, глядя на него в упор.

– Что?!

– Не притворяйся – ты его сбросил со стены!

– Ты бредишь! – Он усмехнулся, что вывело ее из себя.

– А с чего он упал? – в ее голосе появились истеричные нотки.

Переплет, ни слова больше не говоря, осмотрел портрет. В тыльную сторону рамы по обе стороны были ввинчены два крюка, на которых и держалась веревка. С ними все было в порядке, крюк в стене тоже был на месте.

– Ты меня за идиотку принимаешь! – завопила она, заглядывая через его плечо. – Повесь немедленно на место.

– Это не так-то просто! – возразил Переплет.

Тем не менее, не желая выслушивать вопли, он забрался на спинку дивана и водрузил картину обратно.

– Чертовщина какая-то, – пробормотал он. – Нужно оставить Белле записку, чтобы убрала осколки!

Возможно, это был знак. Они – те самые твари с другой стороны – давали ему понять, что не забыли, что последовали за ним. Раньше в русских деревнях хозяева, перебираясь на новое место, непременно приглашали за собой домового, сметали золу веником и проделывали еще немало различных манипуляций.

Ему не пришлось изощряться – его демоны явно были рангом повыше и нуждались в Переплете не меньше, а то и больше, чем он в них. Так что уговаривать их не пришлось. Дина по-своему расценила его улыбку.

– Я расскажу отцу! – Она обиженно шмыгнула носом. – Вот увидишь!

– Расскажи, – усмехнулся Переплет, – а я скажу, что тебе с пьяных глаз померещилось.

Дина одарила его ненавидящим взглядом. Потом этот взгляд ощупал пространство в поисках чего-либо увесистого.

– Только попробуй! – предупредил Переплет и вышел в прихожую – к зеркалу. – Кстати, ты уже готова?

Этим вечером они собирались к родителям Акентьева, а небольшой скандал накануне выхода ничего не менял.

Дина не успела ответить – квартиру наполнил громкий заунывный вой, от которого у Переплета порой мурашки бежали по коже. Даже в мелочах его «уникальная» дочурка отличалась от обычных детей. «Такие звуки, вероятно, издают какие-нибудь пустынные гиены», – подумал Переплет и посмотрел с раздражением в сторону комнаты.

– Дай ей соску! – сказал он. – Пока соседи не начали стучать в потолок!

Это было, безусловно, преувеличением: старое здание отличалось исключительной толщиной стен, так что соседи могли спать спокойно.

– Она ее выплюнет, ты же знаешь, – процедила Дина, невозмутимо поправляя прическу.

– Покачай на руках! – внес Переплет второе предложение, наверняка уже зная ответ.

– Платье помну! – Тем не менее она исчезла в детской.

Переплет покачал головой и продолжил рассматривать себя в зеркало. А из зеркала смотрел на него респектабельный мужчина, в котором уже не узнать было прежнего Переплета. Да и прозвище это теперь редко кто упоминал вслух – просто некому было это делать. Кроме самого Александра, который привык время от времени разговаривать с собственным отражением в этом самом зеркале – одном из более поздних Дининых приобретений. Зеркало было антикварным – высокое, в половину стены, оно стояло на специальной подставке, с ножками в виде львиных лап. Переплету зеркало не понравилось, но Дина была почему-то в восторге.

– Ты же покупаешь все эти старые книги! – пожимала она плечами в ответ на его ворчание.

К зеркалу он, впрочем, привык.

– Хорош! Прямо хоть в кино снимай! – прокомментировала она, подходя к супругу. – Знаешь эти итальянские фильмы про мафиози? И вот за гробом очередного дона выходит со скорбной физиономией похоронных дел мастер…

Крик стих. Что она, интересно, сделала с Ксенией?

– Покачала все-таки немного. – Дина посмотрела на часы. – Скоро придет Белла!

Белла сменила на посту няни Алевтину, которая не продержалась и двух месяцев. Ушла по каким-то личным причинам: в чем они состояли, разъяснено не было, что дало повод Дине для непристойных намеков. Намеки начинались каждый раз, когда она бывала навеселе, то есть очень часто. Сам Переплет считал, что все дело в дочери – ребенок бывал невыносим.

«Возможно, напряженная атмосфера в семье на нее действует, – думал Александр. – Хотя это же такая кроха, что она понимает». Никаких родительских чувств Переплет к дочке не испытывал. Отец уверял, что это придет со временем: даже если ребенок не твой, остаться равнодушным, когда он смотрит на тебя или плачет, невозможно. Однако в случае с Переплетом почему-то ничего подобного не происходило. И дело было не в африканских чертах малышки, которые, как казалось Переплету, с каждым днем становились все заметнее. Просто он не мог отделить Ксению от ее матери, а Дина для него воплощала, пожалуй, все самое худшее, что когда-либо случалось в его жизни.

Она встала рядом и взяла его под руку, оттеснив к краю зеркала. На мгновение Александру показалось, что это Альбина стоит рядом. Он вздрогнул, но наваждение тут же исчезло.

«И узнал я, что хуже смерти – женщина… И грешник будет уловлен ею, а праведник спасется!» Ну это мы еще посмотрим! Он, конечно, не библейский праведник, но спасется, вот увидите! Спасется непременно!

Так думал он, спускаясь по лестнице под руку с женой. На улице их уже ждала служебная машина. Использование служебного транспорта в личных целях не одобрялось партией и правительством, как противоречащее моральному кодексу строителя коммунизма. Но Акентьев, как и большинство его коллег, на это не обращал никакого внимания.

Дочь осталась на попечении Беллы («Если так и дальше пойдет, придется перебрать всех нянь в Питере по алфавиту», – говорил Переплет), девицы лет шест-надцати, судя по всему, совершенно лишенной воображения. Во всяком случае, Переплет очень на это надеялся. Он догадывался, что причиной бегства Алевтины было не только его истеричное чадо. Девушка несколько раз приходила в его кабинет и говорила, что в гостиной кто-то ходит. Чтобы молчаливая, вечно стесняющаяся Алевтина побеспокоила хозяина дома – для этого должен был быть весомый повод!

Первый раз Переплет отреагировал должным образом: пошел проверить, прихватив по дороге небольшую бронзовую статуэтку – подарок отца. В по-дарке проявился черный юмор Акентьева-старшего: статуэтка изображала Харона с веслом наперевес. Как произведение искусства она ничего собой не представляла, но в качестве оружия – самое то.