Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

Дабы избежать скандала, Бальзак предложил Каролине Марбути переодеться в мужской костюм и стал выдавать ее за своего секретаря Марселя.

31 июля они уже были в Турине и остановились в гостинице «Европа». «Секретарь» расположился в роскошном номере, а «хозяин» довольствовался более скромным, по соседству.

История эта потрясает своим цинизмом и одинаково плохо характеризует всех ее участников. Лучше всего составить собственное мнение о ней можно по весьма откровенному письму, которое 2 августа 1836 года Каролина Марбути написала из Турина своей матери:

«Дата и место отправления моего письма, конечно, удивят тебя, дорогая матушка. Ты ведь и не подозреваешь, что я в Италии, в двухстах лье от моего обиталища. Сейчас я все объясню, но только тебе одной. Лишь ты одна будешь посвящена в тайну моего путешествия, и я рассчитываю, что ты не выдашь меня…

Мы получили приглашение Бальзака пообедать у него. Я замыслила так, что в тот день, когда мы встретимся с ним, я должна его обольстить. Вся моя воля была напряжена, и мне это удалось — я его магнетизировала.

Несколько дней спустя он навестил меня; он собрался поехать в Турень, а по возвращении — в Италию… В Турени он жалел, что меня с ним нет, и, вернувшись в Париж, предложил мне поехать с ним в Турин, оттуда в Геную, а может быть, и во Флоренцию. Я долго колебалась, но уступила.

Какое прекрасное путешествие! Выехать из Парижа в почтовой карете и через пять дней оказаться в Турине…

Я одна с Бальзаком, без слуги. Мне пришлось одеться мужчиной, и мужской костюм, который, кстати сказать, мне к лицу, восхищает меня. В нем никто меня не узнает, в нем чувствуешь себя бесконечно свободно и можешь позволять себе очаровательные вольности, которые нам, женщинам, в новинку.

Все это мне, оригиналке, по душе. В Турине я слыву секретарем Бальзака. Он очень меня любит и окружает заботами… Как и все выдающиеся люди, Бальзак очень занят своими идеями и не отличается любезностью. Но у него столько внутренней силы, такой могучий ум, столько превосходства во всем его существе, что он мне нравится. Наружность у него нехороша, лицо красиво своей одухотворенностью, но очень странное.

Живем мы по-княжески. Бальзак рекомендован депешами из посольства, благодаря чему он завязал отношения с самым лучшим обществом… У меня великолепные комнаты, и уход за мной превосходный. Все это тем более замечательно, что у Бальзака нет ни гроша, что он весь в долгах и только ценою невероятного труда поддерживает свое положение на грани роскоши и финансового краха, ежедневно угрожающего ему…

Я оговорила себе право на свободу. Нас должна связывать только простая и чистая дружба. Остальное будет зависеть от прихоти, если мне вздумается…

Во мне нет восторженности. Мои взгляды на любовь очень изменились с тех пор, как я узнала действительность, а также характер, потребности и натуру выдающихся людей. Любовь вызываешь только в том случае, когда умеешь подавлять свои чувства и сохранять ясность ума. Как раз это и произошло со мною в нынешних обстоятельствах. Но буду ли я всегда достаточно владеть собой? Вот вопрос.

У Бальзака добрая душа, ровный характер и порядочность, присущая выдающимся людям, но он больше занят будущим и больше поглощен честолюбием, чем любовью и женщинами. Любовь для него — физическая потребность. А вне этого вся его жизнь в труде. Всегда ли мне будут приятны такие условия? А главное — удовлетворят ли они мою жажду любви? Боюсь, что нет. Но такова жизнь, и надо принимать ее такой, какая она есть…»

Маскарадный костюм «секретаря» писателя интриговал туринцев, но обмануть не мог — истинный пол «Марселя» был очевиден всем. 21 августа 1836 года Бальзак вернулся в Париж, и этой весьма странной парочке сразу же пришел конец. Бальзак, опасаясь, что пойдут пересуды о его «секретаре» с широкими бедрами и представительной грудью, решил положить конец этой невинной эскападе. Через шесть лет Каролине Марбути будет посвящен рассказ «Гренадьера».

А. Труайя по этому поводу не может удержаться от восклицания:

«Кто был большим безумцем, соглашаясь на эту проделку, — Бальзак или Каролина? Оноре никак не мог согласиться с тем, что ему уже тридцать семь и что поведение зрелого человека никоим образом не должно напоминать похождения литературного персонажа».

* * *

А 27 июля 1836 года умерла Лора де Берни. В тот же день ее сын Александр де Берни написал Бальзаку:

«Шлю скорбные известия, дорогой Оноре: после десятидневных, очень острых нервных болей, приступов удушья и водянки матушка скончалась сегодня в девять часов утра…

Врачу она твердила только одно: „Я хочу дожить до завтра“. По ее просьбе я поехал за Вами, но не отыскал Вас в Париже, Вы уехали в Италию. Она ждала Вас. Из окон своей спальни она могла видеть лишь деревья и кусочек голубого неба, но радовалась и этому. Она часто требовала зеркало и щетку, чтобы убрать свои волосы, хотя и знала, что очень изменилась…

Вашу книгу она держала у себя в постели и перечитывала почти до последнего часа, и я счастлив от сознания, что это служило ей утешением. Быть может, она незримо ощущала Ваше присутствие, и ей совершенно не о чем было сожалеть».

Прочитав это письмо, Бальзак с ужасом осознал, что, когда так любившая его женщина умирала, он весело проводил время с другой женщиной, переодетой мужчиной. Он не знал, куда деться от отчаяния.

До самой смерти Лора де Берни не переставала писать Бальзаку, и часть ее писем сохранилась. Вот, например, одно из них:

«Я не хочу докучать тебе стенаниями, но, мой обожаемый, мой любимый, если бы ты знал, как мучительно, как невыносимо жить, цепляясь за человека, которому твоя жизнь больше не нужна! Меня может утешить лишь то, что было время, когда я обладала юным, целомудренным существом, нежным, прекрасным и чутким, которым ни одна женщина на свете не будет больше обладать… Я хочу, чтобы ты знал, что моя любовь настолько сильна, что я предпочту твое счастье своему, и если ты колеблешься в выборе между мною и кем-то еще, то я возвращаю тебе полную свободу, ибо теперь, почти на закате жизни, мне кажется, что сладостнее все же оставаться в плену прошлого, где еще нет горечи слез, страшных теней смерти, злостной холодности самых обожаемых и родных».

А вот так Лора де Берни отзывалась о новых произведениях Бальзака:

«Твои „Сцены частной жизни“ совершенно очаровали меня, но одна беда — редактор из меня слишком плох, я вся во власти милых воспоминаний и я слишком к тебе пристрастна!

Я помню, при каких обстоятельствах ты читал мне тот или иной отрывок и что ты о нем говорил; я помню, друг мой, какие слова любви рождались при этом; и тогда я находила сладостный приют в твоей душе и на твоей груди… Помнишь, милый? Я по-прежнему чувствую себя твоей возлюбленной и в мыслях предаюсь нашим нежным ласкам. Целую тебя бессчетно».

Она гордилась им, предчувствуя скорую смерть:

«Теперь я могу умереть спокойно, я уверена, что Ваше чело уже увенчано венком, о котором я столь долго мечтала для Вас! „Лилия долины“ — возвышенное произведение без единой погрешности и изъяна, и пусть даже несколько сотен женщин Вам скажут, что это — „не совсем то“, я знаю, что роман Ваш — истинная „лилия долины“, и ничто не замутит свежести и чистоты восприятия этой чудесной книги моим усталым и благодарным сердцем».