Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

* * *

Хорошо известно, что разлука для любви все равно что ветер для костра — маленький затухает, а большой разгорается еще ярче. Но это если рассуждать теоретически. На практике же разлука способствует кристаллизации любви, если воспоминания еще полны жизни; слишком долгая же разлука иногда отнимает у любви всю ее сущность. Короче говоря, любовь и разлука находятся в отношениях неоднозначных, и, на наш взгляд, гораздо вернее другое утверждение, которое хоть и выглядит парадоксально, однако лучше отражает правду жизни: настоящая любовь та, что выдерживает не долгие годы разлуки, а долгие годы близости.

До 1841 года Бальзак по пять-шесть раз в год писал своей Еве (так он называл Эвелину) и посылал ей свои книги. Делать это приходилось с некоторыми предосторожностями, так как граф Ганский мог потребовать, чтобы ему показали переписку. Мадам Ганская читала книги и письма, отвечала с большими промежутками (раз в полгода, в десять месяцев) и, по-видимому, умом и сердцем держалась от Бальзака на расстоянии.

Кончилась вся эта корыстно-романтическая история тем, что Венцеслав Ганский скончался 10 ноября 1841 года. Уж теперь-то Бальзак был в полной уверенности, что удача не уйдет от него. Несмотря на большую радость, вдове он написал со всей доступной ему тактичностью:

«Что касается меня, дорогая, обожаемая Ева, то, хоть случившееся событие и дает мне возможность достичь того, чего я горячо желаю вот уже скоро десять лет, я могу перед Вами и перед Богом отдать себе справедливость и сказать, что никогда в сердце у меня не было ничего, кроме полной покорности, и я ни разу не запятнал душу злыми пожеланиями.

От иных невольных порывов невозможно удержаться. Часто я говорил себе: „Как легко бы мне жилось с нею!“ Невозможно сохранить свою веру, свое сердце, все свое существо, не питая надежды. Два эти чувства, которые церковь считает добродетелями, поддерживали меня в борьбе. Но я понимаю сожаления, выраженные Вами в письме…»

Но Эвелина никуда не торопилась. Сначала нужно было соблюсти траурные приличия, потом нашлись какие-то неотложные дела, а потом тяжело заболел Бальзак.

Обладая фантазией писателя, он не мог понять, что его Ева искренне жалела о старике-муже. Он был для нее заботливым покровителем, понятливым супругом, а после его смерти ей предстояло столкнуться с ужасными трудностями. В имущественных ее делах далеко не все шло гладко. При заключении брачного контракта граф Ганский предоставил жене в пожизненное пользование все свое состояние, но родня мужа, которую П. Сиприо называет «сворой наследников», протестовала против этого. Русский император недолюбливал крамольное украинско-польское дворянство, и со стороны мадам Ганской в ее положении было достаточно малейшего промаха, чтобы впасть к нему в немилость и вообще лишиться всего имущества.

Мадам Ганская с тревогой спрашивала Бальзака, где письма, которые она писала ему. Будет ли эта объемистая переписка в безопасности, если адресат внезапно умрет? Он поклялся, что на ларец, где хранятся письма, он наклеил обращение к своей сестре Лоре, в котором отдал ей распоряжение «бросить все в огонь, ничего не просматривая».

В феврале 1844 года Бальзак писал Ганской:

«Вы, дорогая моя Лина, возвращаете меня в милое детство, которого у меня не было; Вы явились, чтобы отомстить всем тем, кто заставил меня страдать; Вы единственная моя любовь; Вы будите во мне ту необъяснимую страсть, которую некоторые мужчины испытывают к женщинам и которая влечет их к ним, невзирая на любые пороки и измены… Но прежде всего и более всего, Вы — та женская половина моей души и тела, которой мне недостает. Вы принадлежите к тем святым, благородным и преданным созданиям, к ногам которых хочется с чистой решимостью приложить всю свою жизнь, все свое счастье, весь свой успех. Вы — маяк, Вы — счастливая звезда».

Давно Бальзак не выражал своих чувств столь красноречиво, но его «счастливая звезда» оставалась холодной.

Летом 1847 года Бальзак тяжело заболел.

П. Сиприо определяет сваливший Бальзака недуг следующим образом:

«Это был симптом болезни Кушинга — неизвестного тогда заболевания гипофиза, при котором происходит постепенная атрофия нижних конечностей при увеличении размеров торса и головы. Бальзак все больше становился похожим на собственное карикатурное изображение в виде перевернутого туза пик».

Потом на изнуренный организм посыпалось все подряд: желтуха, бронхит, перешедший в воспаление легких, «болотная лихорадка», как тогда называли нарушения в работе головного мозга…

Лишь после этого Эвелину, уверенную в том, что уж теперь-то Бальзак не сможет промотать слишком много денег, посетило чувство сострадания (точь-в-точь как у знатных дам, когда они узнают, что их преданный дряхлый слуга находится при смерти), и она разрешила ему приехать.

Конец 1848 года и весь 1849 год Бальзак прожил в Верховне, поместье Ганских на Украине.

Об увиденном Бальзак писал сестре во Францию следующее:

«Дом у них — настоящий Лувр, а поместье величиной с наши департаменты. Невозможно себе представить, какие тут просторы, как плодородна земля».

В доме Ганских ему отвели спальню, гостиную и кабинет. Изо всех окон можно было видеть бескрайнее хлебное море. Повсюду лежали дорогие ковры, все было украшено вазами, фарфором, серебром. И все это богатство Эвелина собиралась отдать своей дочери в обмен на пожизненную ренту, ибо только передача имения давала ей возможность вступить в новый брак.

Он так тяжело болел, что совершенно не мог работать. Его преследовали головные боли, он едва мог держаться на ногах. Целый месяц писатель не выходил из своей спальни — не мог даже поднять руку, сразу начиналось удушье и страшный кашель.

Мадам Ганская понимала, что, если их свадьба не состоится, это убьет ее возлюбленного. В результате не столько любовь, сколько жалость взяла верх над всеми сомнениями, и она сказала Бальзаку «да».

14 марта 1850 года они наконец обвенчались. На следующий день счастливый Бальзак написал Зюльме Карро:

«У меня не было ни счастливой юности, ни цветущей весны, но у меня будет самое солнечное лето, самая теплая осень».

В этом он очень сильно ошибался, жить ему оставалось всего несколько месяцев.

30 апреля 1850 года новоявленная Эвелина де Бальзак писала своей дочери Анне:

«Меня очень беспокоит его здоровье: приступы удушья у него случаются все чаще, да еще крайняя слабость, совсем нет аппетита, обильный пот, от которого он все больше слабеет. В Радзивилове нашли, что он ужасно переменился, что его с трудом можно узнать… Я его знала семнадцать лет, а теперь каждый день замечаю какое-нибудь новое его качество, которого я не знала. Ах, если бы вернулось к нему здоровье! Прошу тебя, поговори о нем с доктором Кноте. Ты и представить себе не можешь, как он мучился эту ночь. Я надеюсь, что родной воздух пойдет ему на пользу, а если надежда обманет меня, поверь, участь моя будет печальна. Хорошо женщине, когда ее любят, берегут. С глазами у него, бедного, тоже очень плохо. Я не знаю, что все это значит, и минутами мне очень грустно, очень тревожно…»