Лекарство для покойника - Фридрих Незнанский

Пока не приехал наряд милиции, Софрин со взведенным «макаровым» держал разбросанных и стонущих китайцев под контролем.

Али-Баба ухмыльнулся разбитыми губами:

– А шеф нас ждет наверху, в баре. – И, посмотрев на беспомощные тела, добавил: – Они первые начали.

– Верю, – отозвался Софрин. – Вон ему спасибо скажи.

К ним, чуть раскрасневшийся, подходил Солонин. Софрин подумал, что своей сдержанной улыбкой Витька и сам напоминал китайца.

Грязнов. Москва. 6 сентября, 11.20

Меркулов позвонил без пяти одиннадцать.

– Где твой Софрин, Слава?

– Разве сторож я Софрину своему?! – буркнул Грязнов, недовольный тем, что звонок был не на рабочий телефон, а на сотовый. Хотя и этот аппарат по сути был ведомственный, но Грязнов всегда пользовался им скрепя сердце, невольно считая про себя уходящие вместе с минутами центы. Хоть и не из своего кармана, но все равно было жаль. Ничего не мог с собой поделать генерал-майор милиции.

– Ладно, искать его больше не стану, передай сам, что я добился для него разрешения попасть в архивы ГРУ. Пусть делает запрос, залазит туда поскорее и ищет информацию на Артура Гукка.

Грязнов что-то хмуро пробормотал, но на самом деле был, конечно, доволен. И это было уже второе неплохое событие за последнее время. После того как помимо его воли к делу «Кадуева – китайцев» подключился ГУБОП, Грязнов был рад, что оно все-таки перешло к Турецкому. Если бы «китайцев» забрали б губоповцы, это было бы совсем несправедливо. А так, по крайней мере, он все равно будет иметь отношение к тому, что уже начато. Потому что не было еще такого, чтобы Сашка Турецкий без него обходился. От китайцев Ли Цзы и Юань Мэя, которых по наводке Серафимовича взяли довольно быстро, губоповцы ничего особенного не добились. Ли Цзы и Юань Мэй вели себя традиционно. Отрицали абсолютно все, даже самые очевидные и уже доказанные факты. Отрицали причастность к убийству Алешиной, отрицали «наезд» на хозяина гастронома Серафимовича с последующим отнятием у него «ленд ровера», отрицали нападение на тюремный «мерседес». Отрицали даже «разборку» с бабушкинскими бандитами, подчиненными Призеру! То есть то, в чем непосредственно участвовали Солонин с Софриным.

Правда, после того как нашлись два свидетеля помимо оперативника Чуйкова, которые видели, как китайцы выкинули Серафимовича из машины, и Ли Цзы и Юань Мэй поняли, что становятся главными подозреваемыми по делу о нападении на тюремный «мерседес», они тут же «вспомнили», что взяли «ленд ровер» просто покататься, причем с явного согласия хозяина. И примерно с девяти до половины десятого вечера во время убийства Ибрагима Кадуева и сержанта-водителя были в Сандуновских банях. Чему, кстати, тоже нашлось значительное количество свидетелей. А вернуть Серафимовичу машину не могли по той простой причине, что якобы, когда китайцы вышли из бани, то обнаружили, что ее уже угнали. (Турецкий, правда, на удивление Грязнову, допускал такой фантастический вариант.)

А Серафимович, кстати, уверял, что «стрелка», во время которой у него забрали тачку и оставили автограф, «была забита», чтобы обсудить несправедливые, с точки зрения китайцев, условия аренды в гастрономе, где стоял их аптечный киоск. По-видимому, китайцы хотели, чтобы Серафимович им платил за то, что они снимали у него торговую площадь! Словом, все это барахло теперь разгребал Турецкий.

Впрочем, справедливости ради надо было признать, что ГУБОП свое дело тоже сделал. Самое важное (по крайней мере, для Турецкого), что удалось выяснить за прошедшие сутки, – это то, что лекарства, которыми китайцы начали торговать на территории Бабушкинского района, как бы подчиненного Призеру, были… тоже фальшивыми. Как и польские. Неудивительно, что при этом – чрезвычайно дешевыми.

В 14.40 у Грязнова сбылась мечта болельщика: он побеседовал с Призером один на один, хотя для этого пришлось съездить на похороны его герлфренда – Нонны Алешиной. К этому времени Призер уже, конечно, пронюхал, что медикаменты в китайской аптеке были фальшивые, и делал хорошую мину при плохой игре. Дескать, его здоровье обывателя заботит точно так же, как и уважаемого им Вячеслава Ивановича. На что Грязнов не сдержался и сказал:

– Мне здоровье обывателя – до одного места. Мне интересны только две вещи: когда «Локомотив» наконец обует «Спартак» и когда ты, Карамышев, наконец уймешься? Я ведь тебя хорошо помню и в Сараево, и в Альбервиле! Какой был биатлонист! Как бегал, как стрелял! И все второй и второй. Второй и второй. Закомплексовал бедняга и сошел в конце концов. Так ведь было? Думаешь здесь оторваться, на грешной нашей московской земле, раз на Олимпиадах не вышло? Ни фига не получится. Это моя вотчина!

Призер улыбался.

– Так что имей в виду, – закончил Грязнов. – Я тебя посажу так или иначе. Или вообще под пулю подведу. Найду любой дурацкий повод. Ты теперь – мой личный враг. Из-за таких уродов нормальным людям животы режут. А потом лечат левыми таблетками. Быстро колись, какого хрена ты с китайцами не поделил?!

Призер пожал плечами.

– Я, Вячеслав Иванович, люблю, когда на жизнь смотрят широко распахнутыми глазами. А эти мелкие желтолицые оскорбляют мои эстетические чувства.

– Ладно заливать! Тебе активно не понравилось, что китайцы пытались протащить на рынок фальшивые лекарства, после того как поляки его освободили. Так?

Призер снова пожал плечами.

– Отсюда можно предположить, что ты связан с реальным рынком.

Реакции снова не последовало.

Леонид Георгиевич Богачев

Всему достигнутому в жизни Леонид Георгиевич Богачев был обязан в первую очередь самому себе. Положение в обществе, деньги не свалились на него с неба подарком судьбы, а были закономерным итогом многолетних трудов, упорного, энергичного характера. И неудивительно, что корни его успехов находились еще в далеком детстве.

Леня рос в музыкальной семье. Мать преподавала в консерватории сольфеджио, отец был профессиональным композитором, часто востребованным киностудиями и отдельными эстрадными исполнителями. Москва как губка впитывала в себя таланты со всей необъятной страны, давала им шанс, возносила вверх или безжалостно бросала на дно. У маленького Лени с первого дня его рождения было преимущественное положение. В доме Богачевых часто собирались знаменитости, которых основная масса населения могла наблюдать только по телевизору или слушать по радио. Приходили и такие, о которых мало кто знал за исключением очень узкого круга.

Музыкальный Олимп реально вставал перед Леней (мальчик получил в наследство от родителей безупречный слух), вздумай он продолжить семейные традиции. Все вышло, к немалому удивлению родственников и близких знакомых, совсем не так, как планировалось и предсказывалось.

В семь лет Леня пошел сразу в два первых класса: общеобразовательной школы и музыкальной. Он везде успевал, учился хорошо, и родители не могли нарадоваться на подрастающее чадо.

Гром среди ясного неба прогремел после окончания музыкальной школы. Начавший крепнуть характером подросток заявил папе с мамой, что продолжать музыкальный путь он не намерен, а если они будут настаивать, то он просто возненавидит пианино, которое прилежно изучал последние годы. Богачевы-старшие были просто ошарашены, но после безуспешных попыток уговорить, к которым стратегически хитроумно были подключены родня и друзья семьи, оставили атаки и смирились с тем, что посвятить жизнь музыке их сын не хочет.