Император открывает глаза - Дмитрий Колосов

Узнав о походе Гамилькара, бутовщики возликовали.

– Он сам подставил свою шею под меч! – провозгласил Спендий, детина саженного роста, поднимая отряд в погоню. На подмогу спешил еще один отряд, так что общие силы наемников в грядущей битве должны были превзойти карфагенян не менее чем втрое. Бунтовщики гнались за армией Гамилькара буквально по пятам. Когда ж стало ясно, что быстрые на ногу ливийцы вот-вот настигнут арьергард его войска, пунийский полководец приказал солдатам развернуться в линию навстречу врагу.

Маневр был осуществлен столь быстро и слаженно, что бунтовщики опешили. Увидев вдруг перед собой сплошную стену копий, бегущих в атаку слонов и скачущих всадников, ливийцы, слишком скорые на ногу, устремились в бегство, приводя в смятение следующих по пятам наемников – иберов, галлов и греков. Карфагенянам оставалось лишь довершить разгром.

– Идиоты! – выговаривал Матос своему спасшемуся приятелю Спендию. – Кто же нападает вот так, не собрав сил и не разведав сил противника! Ну да ладно, не страшно. Людей у нас, что песка. – Ливиец плеснул бывшему рабу багряного вина. – Бери новое войско, но будь осторожней. С тобой пойдет Автарит. Он галл и искушен в воинском ремесле. Не давайте Гамилькару сделать и шага!

Спендий сделал все, как было велено. Отряды ливийцев и галлов по пятам преследовали армию Гамилькара, не вступая при этом в бой. Матос призвал на помощь нумидийских и ливийских всадников и привел на подмогу третью армию. Повстанцам удалось окружить карфагенян в узкой долине.

– Им конец! – заявил Матос.

Но и на этот раз предводитель повстанцев просчитался. Ночью к Гамилькару перебежал нумидийский князь с двумя тысячами всадников. Наутро Гамилькар дал битву и наголову разгромил врагов. Слоны смяли нестройные ряды повстанцев, а карфагенская и нумидийская конница довершила разгром. Наемники бежали, оставив на поле битвы десять тысяч погибших. Немалое число бунтовщиков попало в плен, и Гамилькар велел отпустить их.

– Впрочем, кто желает, могут записаться в мое войско.

Пожелали почти все. Почетно и выгодно служить в войске полководца, который не только побеждает, но и исправно выплачивает солдатам жалованье.

Матос разу понял, чем грозит этот жест Гамилькара.

– Пун пытается переманить наших солдат. Нужно сжечь все мосты!

По приказу Матоса наемники умертвили пленных карфагенян. Несчастным отрубили руки, отрезали носы и уши, перебили голени, после чего еще живые люди были брошены в ров.

– Что ж, на войне, как на войне! – решил Гамилькар. Он также отдал приказ без пощады убивать всех захваченных бунтовщиков, скармливая их диким зверям.

Война принимала все более ожесточенный характер, и никто в Карфагене не был уверен, что наемники будут побеждены. Разве что Гамилькар не сомневался в этом. Он спокойно воспринял известие о гибели флота с припасами для города, столь же равнодушно отнесся к вести об измене Утики и Гиппона. Гамилькар отказался принять помощь Рима, какой продолжал ненавидеть. Он продолжал воевать, истощая неприятелей быстрыми рейдами, благо имел отменную конницу. Наемники сопротивлялись, уповая на численный перевес, но, как замечает Полибий, именно «тогда обнаружилось на деле все превосходство точного знания и искусства полководца перед невежеством и неосмысленным способом действий солдат». Гамилькар заводил врагов в засады, истреблял их неожиданными нападениями, громил в сражениях. Умело используя конницу и слонов, он заставил повстанцев отступиться от Карфагена. Матос ушел в Тунет, Автарит и Спендий увели своих солдат к городку Прион.

Гамилькар окружил Прион. Сорок тысяч повстанцев были осаждены десятью тысячами карфагенян, и ничего не могли с ними поделать, ибо Гамилькар вел осаду по всем правилам военного искусства, окружая врагов рвами и палисадами, перехватывая фуражиров конными дозорами и встречая пытающихся пробиться из окружения бунтовщиков слонами. Вскоре восставшие доели последний хлеб и принялись за лошадей. Покончив с лошадьми, они сожрали пленных, а потом принялись убивать друг друга. Спендий и Автарит запросили пощады: им было ясно, что покуда их обезумевшее от голода воинство пожирает раненых и ослабевших, но вскоре примется за своих предводителей. Гамилькар принял парламентеров. Он улыбался и был почти милостив.

– Я согласен отпустить вас, но при условии, что вы оставите оружие, а также позволите мне задержать десять бунтовщиков по моему выбору.

Спендий с Автаритом переглянулись и дали согласие. У них не было выбора. Гамилькар в тот же миг объявил их задержанными, прибавив к главарям и восьмерых других послов. Восставшие, уже начавшие разоружаться, бросились к оружию и были поголовно истреблены. Обеспечив местных падальщиков пищей на много месяцев, Гамилькар принялся подавлять последние очаги сопротивления. Вскоре Гамилькар и Матос встретились в решающей битве под Лептином. Несмотря на упорное сопротивление, повстанцы были разгромлены. Большинство их пало в битве, прочие, в их числе и Матос, сбежали с поля боя, чтобы сдаться потом в плен. Пленных провели по Карфагену, где городская чернь камнями забила их до смерти.

После этой победы, верней, многих побед, Гамилькар Барка сделался властелином Карфагена. Нет, формально городом правил Совет, но фактически власть принадлежала Гамилькару, опиравшемуся на мечи преданных ему солдат. Когда Ганнон, отважный боле на трибуне, чем в ратном поле, потребовал привлечь Гамилькара к ответу, как разжигателя новой войны с Римом, – а ни для кого не было секретом, что Гамилькар мечтает об этой войне, – солдаты дружно встали на защиту своего полководца. Ганнон был вынужден отступить.

Отныне у Гамилькара более не было могущественных врагов. Отныне он мог диктовать Городу свою волю…

Рассказываю об этом человеке и не могу избавиться от ощущения, что Гамилькар мало похож на авантюриста. Каждый шаг его продуман, каждое слово выверено, каждая кампания четко спланирована. Каждый, каждое, каждая…

Так и есть – Гамилькар был очень расчетливым человеком. Прагматиком, как сказали б сейчас. И никогда он не опускался до бессмысленной авантюры. Никогда, кроме того единственного раза, когда решился с кучкой воинов, нанятых на собственные деньги, покорить громадную страну.

– Я мог бы править Карфагеном, – задумчиво делился он с друзьями, – но мне скучно здесь. Я не желаю властвовать над торгашами, только и думающими о том, как потуже набить свой кошель. Я хочу быть властелином людей воинственных, способных с мечом в руке отстоять право на честь и свободу. И потом, я должен найти людей, способных помочь мне сокрушить Рим. Должен…

К тому времени Гамилькар окончательно сформировался как полководец и государственный муж. Он любил славу и деньги, но не был ни корыстен, ни тщеславен. Он был воинственен, но всегда готов разрешить конфликт за столом переговоров. Он легко, равнодушно жертвовал людьми. Любовь и равнодушие – свойство великого, сильного человека. Быть может, потому он поначалу был мало любим солдатами, покуда не научайся сам любить их.