Бурелом - Станислав Прокопьевич Балабин

Волошина. На затылке чувствует горячее дыхание Сычева. Михаил Михайлович сует ей записку. Рита читает: «Договорился с кладовщиком. Кое-какие запчасти будут». Рита на обратной стороне написала. «Очень хорошо! Вы молодчина, Михаил Михайлович!»

— Хвалиться нам пока особенно нечем, — доносится до Волошиной голос Наумова. — Правда, лесу мы заготовили на вчерашнее число больше остальных лесоучастков, а вот с вывозкой сели, — Леонид Павлович разводит руками, разгоняет под ремнем складки гимнастерки.

— Меньше поэзией надо заниматься! — бросает реплику один из молодых начальников.

Наумов запнулся, растерянно заморгал глазами. Рита покраснела до корней волос. Турасов строго постучал кончиком карандаша.

— Вам бы, товарищ Маевский, я советовал помолчать. Вы и без поэзии безобразно работаете, — сердито бросил Турасов. Синие глаза стали холодны и строги. Кивнул Наумову. — Продолжайте, Леонид Павлович.

— Да продолжать-то больше нечего, — мямлит Наумов. — Может, Волошина что скажет… — Он вопросительно смотрит на Риту.

— Да-да, послушаем, товарищи, Волошину, — соглашается Турасов.

Рита одергивает свитер. Он плотно облегает ее стройную фигуру.

— Дела, товарищи, с вывозкой у нас обстоят неважно. И почему, думаю, известно вам, в том числе и директору леспромхоза, — Рита делает едва уловимый кивок в сторону Турасова, а сама ловит себя на мысли: почему на совещании обязательно настраиваешься на казенный лад. — Осенью, в распутицу, машины приходилось с верхнего склада до перевала таскать тракторами. И не только осенью, все лето. Механизмы мы рвали. Прошлым летом у сорокадевятки выдрали весь передний мост, машину пришлось отправлять в капитальный ремонт… Отработав в таких условиях лето, машины зимой стали одна за другой выходить из строя. Теперь из шестнадцати машин на ходу семь, остальные стоят на приколе. О какой же вывозке можно говорить?! — Рита перевела дух, заговорила тише: — Сейчас все лесоучастки переходят на круглогодовое действие, вернее уже перешли. Я не отрицаю, дело хорошее. Только нужно ли под одну гребенку стричь всех? Вот, скажем, открывается новый лесоучасток. Первым делом прокладывается грунтовая дорога, строится поселок, затем начинаются лесоразработки. В таких случаях дорога круглогодового действие оправдывает себя. А что же получается у нас на старых лесоучастках, да к тому же с небольшим объемом лесозаготовок? Дорог грунтовых у нас раньше не было. Теперь говорят — стройте дороги. А ведь лесоразработки за десятки километров от поселка. Вот и гадай. Начни дорогу строить, пока ее доведешь до верхнего склада, лесоразработки уйдут дальше, получается игра в догонялки. Дорожники догоняют нас, а мы убегаем от них…

— Так что же вы предлагаете? — подал с места голос Кронин.

— Предлагаю лесоучастки с малым объемом лесозаготовок или расширять, а значит, переносить поселок, или вывозить только по зимним дорогам, как было прежде…

— Сезонщина, — пробурчал Маевский.

— Не надо бояться этого слова, товарищ Маевский, — Рита обернулась к инженеру. — Было бы дело, а слово можно изменить. У меня все, — она тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам.

— Объявляю перерыв, — сказал Турасов. Синие глаза его были задумчивы. «Эта Волошина продолжает отстаивать свой план». — Маевский, — позвал он франтоватого начальника лесоучастка, — я бы на вашем месте извинился перед Волошиной. Какая бестактность! Идите! — Турасов потянулся к графину с водой.

Багин, Кронин и Наумов снова сошлись вместе. Теперь Леонида Павловича не донимали техноруком-поэтессой.

— Какой черт, дорогу хорошую построишь, — гудит носатый Кропим. Он курит, втягивая в себя дым, как компрессорный насос, затем через нос выпускает его в лица собеседников. — Я возил гравий на один из участков дороги все лето, а она садится, хоть ты что с ней делай!.. Пришлось ставить специальный трактор машины вытаскивать… — и снова его породистый нос закутался в облака папиросного дыма.

После перерыва снова заговорил Турасов. Около рта у него пролегла жесткая складка.

— Я соглашаюсь с доводами Волошиной, что в распутицу мы подорвали механизмы. Но это не дает права срывать государственный план. Полтора месяца продолжаем раскачиваться. Если мы упустим остаток зимы, упустим многое. Поэтому надо приложить все силы, товарищи. Вам будет оказана некоторая помощь. Конкретно, — Турасов очень близко поднес бумажку. Только сейчас Рита заметила, что синие директорские глаза — близорукие.

— Конкретно, — повторил Турасов. — Лесоучасток Березовый. Завтра к вам направляется автокран, прикомандировываются две автомашины из райпотребсоюза, таково распоряжение райкома партии. Тананхеза, — директор леспромхоза поднял голову. Рите как-то вдруг стало не по себе от мысли, что он сейчас видит ее и всех остальных, как в тумане. Ей даже хотелось крикнуть: «Наденьте очки! Ведь это мальчишество портить себе зрение!..» — Тананхезе направляется пять автомашин…

— Но почему? — подал свой голос тот же Маевский. — Чем мы хуже тананхезцев?

— Тананхезе направляется пять автомашин, — не обращая внимания на вопрос Маевского, повторил Турасов. — Механику получить завтра на складе запчасти. Я уже дал распоряжение.

За спиной у Риты кашлянул Сычев. Рита вырвала из блокнота листок, размашисто написала: «Здорово вас обвел кладовщик».

Совещание закончилось. Дома поселка уже окутала ночь. Стали рассаживаться по машинам. Наумов подумывал заночевать в леспромхозе. Стояли, спорили на крыльце. Сычев колебался, ему, собственно, все равно — завтра снова ехать сюда получать запасные части. Кто-то тронул Риту за рукав. Перед ней стоял директор леспромхоза.

— Оставайтесь, Маргарита Ильинична, — отчего-то тихо, просительно сказал он. — Завтра вам покажу свою новую квартиру…

— Не могу, Сергей Лаврентьевич, — покачала головой Рита. — Простите, — потупилась девушка. — До свидания, Сергей Лаврентьевич.

— До свидания, — Турасов дружески помахал рукой и зашагал по намерзшему тротуару к калитке.

— Так решено, остаемся, — топнул ногой Наумов. — Места в гостинице есть, как-нибудь переночуем.

— Леонид Павлович, я вас очень прошу, едемте. Очень прошу, — повторила Рита.

— Гм, — хмыкнул Наумов. — Ехать так ехать. Сычев, ты можешь остаться, завтра за тобой машину пришлю…

А на задворках уже ночь, над тайгой ночь, всюду, куда ни ткни пальцем, — злая, настораживающая темень. Где-то в версте от поселка в диком, глухом распадке воют волки. Это бродячие волки. В этих краях их отпугивают лесоразработки. Но это летом, когда от сытости звери становятся ленивыми. Даже немыслящей твари нет тогда охоты расстаться с головой. Но голод в холодную зиму заставляет пренебрегать опасностью. Ветер доносит от поселка запахи варева. Волки все ближе и ближе к поселку, затаились за плетнем дальнего огорода. А кругом ночь. Кругом темень… Раздвигая ее светом фар, мчит по дороге машина. Барабанят по днищу камни, стреляющие из-под колес. Спрятав подбородок в воротник пальто, сидит Рита — притихшая, задумчивая. Наумов дремлет на переднем сиденье. У Риты не выходит из головы Турасов, он стоит перед глазами… Чего она так испугалась, когда он предложил ей остаться до завтра? «Смешной, право, — квартиру покажу… — Усмехается про себя Рита. — Кто я ему? Кто?»

— А вы молодец, Маргарита Ильинична, — обернулся Леонид Павлович, — выручили старика…