Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская

… Иногда мне кажется, что читателю совсем необязательно об этом знать. С другой стороны, это – наша жизнь. И моя тоже…

Поездку в Солт-Лейк-Сити я ждала со сложными чувствами. После взрыва башен-небоскребов в Нью-Йорке любой авиаперелет в США превратился в крайне неприятную эпопею, связанную с постоянным перетряхиванием багажа на всех стыковочных узлах, требованием включать и выключать всю имеющуюся электронную технику, снять с себя куртки, ремни, обувь, ощупыванием ног и рук, в общем, дичайшим – с непривычки – унижением. Нельзя сказать, что отвращение к дальним перелетам стало всепоглощающим, но любое упоминание о сроках вылета из Москвы автоматически вызывало в памяти «сопутствующие» процедуры и портило настроение.

Поэтому, когда мы все-таки загрузились на рейс «Дельты» со всей прочей журналистской братией, желание оставалось одно: принять в качестве снотворного глоток виски или коньяка и поскорее заснуть.

«Поскорее» не получилось. Мы долго рассаживались в салоне, упихивая багаж по полкам, потом я решила переодеться в спортивный костюм и поплелась в хвост очереди в кабинку туалета.

Наконец самолет взлетел. «Ну, за взлет! – произнес сзади кто-то из коллег и постучал в спинку нашего ряда. – Эй, вы там, впереди…»

В этот самый момент в салоне появилась разъяренная, сильно взлохмаченная американская стюардесса. Она фурией пронеслась вдоль прохода, выхватывая на ходу наполненные стаканы из чужих рук. Над спинками кресел то тут, то там взлетали брызги, раздавался хруст пластмассы, звучала сдавленная ругань. Что происходит, не понимал никто.

Дошла очередь и до нашего ряда. Отдавать стаканчик, в котором плескалась снотворная смесь виски и кока-колы, было ужасно жалко. Но стюардесса выхватила и его.

– Что вы делаете?! – попыталась возмутиться я.

– Вы слишком много пьете! – возопила дама. Неловко повернувшись, она опрокинула отобранный стакан на моего соседа, придя от этого в еще большую ярость и вызвав дружный гомерический хохот пассажиров в салоне.

Спустя несколько часов самолет сел в Нью-Йорке. «Никому не вставать с мест. Мы ждем представителей полиции», – раздалось в динамиках.

Где-то через час в салоне появились полицейские. Молча прошли по рядам, вернулись в начало самолета. Что происходит, не понимал никто. Часа через три всех благополучно выпустили, и мы даже не опоздали на стыковочный рейс в Солт-Лейк-Сити.

Что послужило причиной всего этого сюрреализма, я узнала спустя полгода в случайном разговоре. Тем рейсом в США в соседнем с нашим салоне летела группа людей, которым предстояло работать во время Игр в штабе российской делегации. И среди них – сын одного из спортивных чиновников. Для молодого парнишки это был чуть ли не первый заграничный выезд, плюс – чувство собственной самостоятельности, интересная взрослая компания, предвкушение увлекательнейшей работы… Короче, в самолет он сел, успев, видимо, отметить все эти пункты в баре аэропорта. В ожидании взлета дико захотел в туалет, но его не пустили, мотивируя тем, что следует дождаться, пока самолет поднимется в воздух и наберет высоту.

Обезумевший от невозможности терпеть мальчишка начал скандалить, сцепился со стюардессой, пытаясь прорваться в заветное помещение, в общем, много чего натворил. Вполне достаточно, чтобы по прилете представители полиции забрали его в местную «кутузку», а спустя несколько часов тем же бортом отправили обратно в Москву.

* * *

Столица олимпийских игр встретила деревенским антуражем. «Даунтаун» – городской центр – представлял собой улочку с магазинами и отелями, пройти которую из конца в конец можно было за десять минут. С одной стороны был пресс-центр. С другой – крошечный мотель, в котором нашей бригаде удалось снять жилье. Входить в крохотную комнатушку следовало прямо с уличного балкончика. Отапливался номер старинной газовой колонкой, где за жестяной дверцей полыхали язычки пламени. Огонь периодически гас, и если это случалось ночью, приходилось залезать под тонкое одеяло прямо в лыжном комбинезоне и трястись от дикого холода до шести утра: примерно в это время в мотеле появлялись первые сотрудники.

Завтрак представлял собой коробочку апельсинового сока и упакованный в целлофан замерзший кекс. Все это хозяева выставляли на столик в крошечной рецепции, но есть и пить приходилось прямо на улице.

Впрочем, жаловаться на судьбу было грешно. Кофе можно было выпить в пресс-центре, а всего в нескольких минутах ходьбы от него находился каток для фигуристов – мое почти постоянное рабочее место на Играх.

Правда, перед тем как впервые попасть туда, нам пришлось совершить поездку к биатлонистам и лыжникам. Организаторы Олимпиады, еще за полгода до Игр зазывая зрителей на лыжные и биатлонные соревнования в Soldier Hollow – Солдатскую лощину, абсолютно честно предупреждали: «Если вы хотите успеть к старту в девять утра, надо выезжать из Солт-Лейк-Сити в пять часов!» Предупреждение, признаться, звучало жутковато. Проводить по восемь часов в день в дороге, при том что лыжными гонками программа Игр не ограничивалась, представлялось сомнительным удовольствием.

Та первая поездка словно перенесла в другой мир. Солдатская лощина почти вплотную примыкала к поселению мормонов. Деревенька жила своей жизнью. Периодически из небольших, но очень добротно срубленных домиков выходили непривычно одетые люди, напоминающие своим видом персонажей из фильмов начала прошлого века. Женщины в расшитых чепцах возили на санках дрова, прочую деревенскую поклажу. И всем своим неспешным видом словно показывали, что их вообще не касается то, что происходит под боком.

Познания большинства приезжих о коренном населении штата сводились к тому, что мормоны не курят, не употребляют алкогольных напитков, чая и кофе. И проводят жизнь в воспроизведении потомства и молитвах. Главный и впечатляюще монументальный мормонский храм, расположенный в центре Солт-Лейк-Сити, был истинным центром города и словно напоминал возбужденным Олимпиадой гостям: «Ведите себя достойно».

Это зимне-мормонское спокойствие словно витало в воздухе. В один из первых дней после приезда я встретилась в Солт-Лейке с баскетболистом Андреем Кириленко. К тому времени он уже семь месяцев как жил в Юте, за день до нашего приезда у него родился сын Феденька, и Андрей выглядел так, словно готов обнять весь мир. Несколько лет спустя в Интернет-блоге его жены Маши Лопатовой я наткнулась на рассказ о Юте и словно снова перенеслась в олимпийский Солт-Лейк.

«Воскресенье для мормона – день размышлений о боге, именно поэтому в этот день в Солт-Лейке никогда не бывает домашних игр баскетбольной „Юты”, и вся НБА подстраивается под это расписание, – писала Маша. – В воскресенье город пуст, я называю это „взрыв водородной бомбы”. Все находятся в церкви, в течение четырех часов слушают проповеди, а затем отправляются домой обедать. Кино, походы в магазины, настольные игры в этот день не поощряются. А поощряется чтение „книги мормонов” – писания, основанного на Библии, но адаптированного для современного мормона. Большинство магазинов и ресторанов в воскресенье закрыто, дабы не искушать без нужды.