Работа над ошибками - Андрей Буторин

— На поскотину, куда еще! — ответил Валерка, а Андрюха согласно закивал.

Друзья закинули на плечи удочки и весело пошагали к реке.

— Как бы дождя не было! — сказал вдруг Валерка, глянув на небо.

— Ага, затянуто все, — согласился Ленька Карпухин, тоже посмотрев вверх. — Вообще чудное небо какое-то…

Мальчишки остановились и задрали головы к небу. Оно и правда было каким-то необычным. Казалось, что все небо затянуло сплошной пеленой облаков. Но вот что странно — пелена эта была абсолютно «ровной» по виду и цвету. Словно серую пленку натянули над землей! Было что-то около полпятого утра — небо, даже затянутое облаками, должно было быть с восточной стороны светлее, однако ничего подобного не наблюдалось… Да, небо постепенно светлело, переходя из темно-серого — просто в серый, а затем — в светло-серый цвет, но «светилось» оно со всех сторон одинаково!

Друзья молча переглянулись, пожали плечами и побежали дальше — то, что творилось на небе, пусть и было непонятным, не могло отвлечь их от более важного и интересного — рыбалки. Появилась, правда, иная проблема — запах… В утреннем воздухе постепенно и все более ощутимо стал распространяться какой-то ужасный смрад! Поначалу ребята просто морщились, списывая вонь на свиноферму, до которой, однако, было не так уж и близко, но вскоре запах стал таким сильным, что мальчишки, зажав носы, остановились.

— Это че, сгон где-то умег? — прогундосил Ленька.

— Какой еще сгон? — не понял Валерка.

— Ну, сгон — богшой тагой, с гободом! — ответил, не разжимая носа, Ленька.

— Слон! — подсказал, разжав на секунду нос, Андрюха-Ушастик.

— Тогда уж — целое стадо слонов! — буркнул Валерка, с трудом сдерживая тошноту.

Ребята сделали еще несколько шагов — до края угора, откуда дорожка бежала уже вниз, до самой реки, и замерли в оцепенении, забыв даже про несусветную вонь… То, что они увидели, не лезло ни в какие ворота! Первое, что сразу бросалось в глаза — река. Она обрывалась! В буквальном смысле: блестящую ленту реки слева, откуда она раньше текла, словно перерубили! Причем, левее не наблюдалось даже намека на русло! Хуже того, линия, по которой была непостижимым образом перерублена река, тянулась до самого горизонта по обе стороны от русла, и если справа от этой воображаемой линии все оставалось так, как и должно быть — зеленели лес и трава, желтело поле, серебрилась река, то слева открывался просто какой-то жуткий пейзаж! Во-первых, там все было красным. Издалека казалось, что местность сплошь покрыта мясным фаршем. А во-вторых, что самое отвратительное, кровавый фарш шевелился! Приглядевшись, можно было разобрать, что красное месиво — это подобие каких-то кустов или деревьев, а шевелятся их ветви, только не на ветру, а сами по себе, словно щупальца.

Мальчишкам, всем троим сразу, тут же пришел на ум извивающийся комок червей в банке Ушастика. Вышло настолько похоже, что друзей, одного за другим, вырвало. А потом тонко, по-девчоночьи, завыл Ушастик. Друзья не сговариваясь побросали удочки и со всех ног бросились обратно в деревню.

Вера Васильевна проснулась с нехорошим предчувствием. Она и так не находила себе места последние две недели, как ушел на поиски Кольки Пеструхина ее племянник Алексей. А вчера вечером, когда вернулся участковый Спиридонов — с Колькой, но без Алексея, — тревога и вовсе клещами сжала ее сердце! Правда, Спиридонов уверял, что Алексей жив, не верить ему вроде бы резона нету, но даже представить, что племянник остался совсем один в чуждом горожанину лесу, было жутковато.

Однако, надо было вставать, управляться со скотиной, доить и выгонять на выпас корову. Тревога — тревогой, страх — страхом, однако переживания твои, твоя боль, даже болезни — не оправдание перед некормленной скотиной, перед недоенной коровой. Такова участь всех сельских жителей: забывать во имя своего хозяйства про все остальное, хотя бы на время. Именно эта привязанность, кажущаяся несвобода, пугает многих горожан, думающих поменять место жительства на село. Конечно, тем, кто родился и вырос в деревне, все это было привычно, казалось очевидным, обыденным и единственно правильным. Вера Васильевна относилась как раз к таким людям.

Надев сапоги и рабочий халат и взяв ведра с кормом для скота, она вышла из избы на крыльцо. Прожив последние пятнадцать лет в Никольском, именно в этом доме, выходя каждое утро на это самое крыльцо, Вера Васильевна досконально знала, разумеется, что откроется перед ее взором. Она бы и с закрытыми глазами могла в точности представить и постройки на своем дворе, и то, что находится дальше, до самой линии горизонта. Так, например, с ее крыльца виден был лес, раскинувшийся на противоположном берегу реки, хотя самой реки, текущей в низинке, видно не было, а также — три кособоких, полуразрушенных домика у самого краешка леса — все, что осталось от заброшенной ныне деревни Ламыгино… Все это находилось перед мысленным взором Веры Васильевны, но отсутствовало наяву! Сначала женщина не поняла даже, что же так насторожило, даже испугало ее, заставило опустить на крыльцо ведра. А когда поняла — ахнула: всего, что находилось за рекой — ни леса, ни Ламыгина, — видно не было! Линия горизонта словно приблизилась непостижимым образом и проходила теперь где-то в районе реки! Поскольку этого просто-напросто не могло быть, Вера Васильевна сразу же придумала увиденному простое объяснение: туман! Да, просто плотный утренний туман, поднявшийся над рекой, скрыл собою и лес, и Ламыгино, создав иллюзию близкого горизонта… Тем более, и небо было тоже какое-то странное — сплошь серое, хоть и вполне уже светлое, но до того однотонное, что где кончается туман и начинается собственно небо — совсем непросто различить. Поэтому Вера Васильевна не стала больше глядеть на испугавший ее горизонт, а подхватила ведра и пошла в хлев кормить скотину.

Управившись со скотом, Вера Васильевна вышла из хлева с наполненным молоком подойником и тут же чуть не выронила его на землю: по деревенской улице, визжа во весь голос, мчалась Тамарка Пояркова. Промелькнула красной кофтой мимо калитки, словно язык пламени, дающий начало лесному пожару. И точно — «пожар» занимался: завизжали где-то в другой стороне деревни, потом заголосил еще кто-то, опять промчалась мимо Тамарка — теперь уже назад, и не визжа, а просто воя.

— Что случилось-то? — крикнула ей в спину Вера Васильевна.

— О-о-о-е-е-е-о-о-ой!!! — только и прозвучало в ответ.

— Господи, уж не война ли? — перекрестилась Вера Васильевна и быстро прошла в избу.

По радио как раз должны были передавать новости. Но радио молчало. Вера Васильевна покрутила ручку громкости, но это не принесло никакого результата. Зато с улицы слышалось еще больше различных звуков, кроме женского визга и воя. Теперь можно было различить мужской громкий голос, очень сердито что-то выкрикивающий.

Вера Васильевна сбросила грязный халат и, как была в сапогах, выскочила на улицу. Орали, казалось, уже повсюду. Но едва выйдя за калитку, Вера Васильевна увидела, что бегут все, в основном, к дому участкового Спиридонова, и там уже собралась солидная толпа народу. Ну а сердитый голос принадлежал самому Ивану Валентиновичу.