Работа над ошибками - Андрей Буторин

Иван Валентинович совершенно отчетливо вдруг понял, что ни к какому начальству ему теперь не попасть, но все же сделал машинально несколько шагов вперед, словно высматривая дорогу, которой, разумеется, не было и быть не могло. Хотя нет, была, была дорога! Да еще какая! Ярко-желтая, словно присыпанная золотым песочком, лежала под ногами старшего лейтенанта милиции Спиридонова дорога, идеальной ровной лентой протянувшись вперед — туда, где по старым привычным меркам находился бы поселок Васино, а дальше, за рекой, — город с таким желанным сейчас начальством.

Желтая дорога выделялась на серой поверхности глины, как яркая ленточка, оброненная в кучу дерьма. Иван Валентинович чуть не заплакал от досады: ну ведь не было же, не было никакой дороги только что! Впрочем, не от досады даже — это зарождалась истерика. Сколь ни сильна была психика сельского милиционера, но от беспрерывной череды происходящих несуразностей, необъяснимых, бредовых по своей сути событий, стала давать сбои и она.

Спиридонов наверняка бы сорвался — зарыдал, либо, напротив, захохотал бы безудержно, — но в последнее мгновение деревенский мужик, сидящий внутри, взял верх над милиционером. Этому мужику, Ваньке Спиридонову, ничего не доказывали ни гладкое серое небо, ни глиняная пустыня на месте леса. Ему нужно было сначала все пощупать руками, попробовать на зуб, ну или в крайнем случае увидеть собственными глазами! Ну и что из того, что дорога — желтая? Ну и хрен с ней — хоть синяя! Но ведет-то она в ту сторону? В ту! Васино в той стороне? В той! А кто сказал, что его там нет? Интуиция? «Какая, на хрен, интуиция, когда работает милиция!» — неожиданно выдал Спиридонов в рифму и обалдел даже, как складно вышло. Но удивляться участковый за последнее время уже устал, поэтому принял проснувшийся поэтический дар, как должное.

Не успевший остыть движок «УАЗика» завелся мгновенно. Вдавив педаль акселератора до пола, Иван Валентинович, наконец, засмеялся в голос. Но не истерики ради, а удовольствия для! Хорошо ему вдруг стало. Легко и спокойно. Старший лейтенант Спиридонов понимал, конечно, что никакого Васина впереди нет, да и Ванька Спиридонов об этом, разумеется, догадывался, но… Во-первых, догадки к делу не подошьешь (банально, зато точно!), а во-вторых — надоели ему все эти загадки, головоломки и прочая муть! Раз оно так — значит, так и надо! Кому, зачем и почему — его не волнует! Он делает свое дело — и ладно! В его обязанности не входит разбираться со свихнувшейся природой! На то есть ученые! А его, участкового, задача — порядок на вверенной территории! Порядок — именно в житейском, социальном, так сказать, смысле! «Другого нет у нас пути — порядок, мать его ети!» — продекламировал Спиридонов уже без удивления к открывшемуся таланту.

Километров через десять пустыня тоже кончилась. Только теперь вместе с ней кончилось все. Не было дальше ни серой глины, ни желтой дороги, ни странного неба — ничего там не было. Причем, «ничего» — в каком-то абсолютном, глобальном смысле. Примерно такое же «ничего», как воспоминания о времени до собственного рождения. Такое же «ничего» будет, вероятно, и после смерти. Во всяком случае, атеист Спиридонов полагал именно так.

Стало жутко. По-настоящему, до озноба, до шевелящихся волос. Смотреть вперед не просто не хотелось, а буквально «не моглось»! Зажмуриться же казалось еще страшнее. Даже моргнуть Иван Валентинович боялся — короткий миг затмения будто бы тоже теперь являлся частью этого бесконечного «ничего».

Спиридонов вывалился из машины и боком, чтобы не поворачиваться спиной, но чтобы и не смотреть туда, по-крабьи побежал назад. Так он двигался, нелепо перебирая ногами, совсем недолго. Споткнувшись на ровном месте, участковый рухнул с дороги в засохшую глину. Голова сразу же инстинктивно вжалась в плечи, зажмурились, тоже машинально, глаза, колени поползли к подбородку, и милиционер, приняв невольно позу эмбриона, словно приготовился уйти в то «ничего», что было до собственного зачатия, поскольку другого он просто не знал. До этой минуты.

— Дяденька, вы чего тут лежите? — послышался над ухом детский голос.

Спиридонов дернулся так, что хрустнуло что-то в шее. Девочка лет шести в желтом ситцевом платьишке напугала его так, как до этого не пугал никто! Сознание вырубилось даже на несколько секунд от немыслимой психической перегрузки. Но теплая детская ладошка, легшая на плечо, вновь привела участкового в чувство. Кроме сознания, к Ивану Валентиновичу вернулось совершенно неожиданно и обычное спокойствие. Ужас ушел, не оставив следа. Вот только туда, где кончалась желтая дорога, Спиридонов старался не смотреть. Тем более, что он разглядывал сейчас свою маленькую собеседницу.

Девочка была обыкновенной во всех отношениях: худенькой, светленькой, «без особых примет». Она тоже, в свою очередь, рассматривала лежащего человека совершено спокойно, без боязни, но и без лишнего любопытства, присущего детям ее возраста.

— Ты кто? — спросил Спиридонов, поднимаясь.

— Можете звать меня Марией, — по-взрослому серьезно ответила девочка.

— Значит, Маша, Машенька! — обрадовался почему-то Иван Валентинович. — Ну, а я — дядя Ваня!

— Пойдем, дядя Ваня! — Девочка взяла Спиридонова за руку и слегка потянула его в сторону машины.

— Чего ты? Куда? — прежний страх дунул по спине участкового липким холодком.

— Да вы не бойтесь, там же ничего нет! — махнула Машенька в сторону, откуда убегал недавно Спиридонов. «Вот именно, что ничего», — подумал он, а вслух сказал:

— Да что ты! Я не боюсь! Чего мне бояться! — И засмеялся: — Или ты меня съешь?

— Нет, не я вас, — замотала девочка головой, — это вы меня съедите!

— Я?! — открыл рот Спиридонов, а закрыть уже не смог, потому что девочка, став вдруг туманным сгустком цвета странного неба, змеящимся жгутом поползла в его глотку.

Вера Васильевна не находила себе места. Все валилось из рук. Казалось, мир перевернулся, да так оно, наверное, и было. Но даже несмотря на это надо было продолжать как-то жить. К счастью, большинство жителей Никольского думало точно так же. Утренняя паника постепенно улеглась, оставив место растерянности и тревоге. Но жизнь с ее повседневными заботами и хлопотами брала свое.

Сначала решили вопрос с выпасом коров. Вообще, испокон веку, было заведено пасти коров по очереди, по дворам, и занимались этим в первую очередь женщины и дети. Но, в связи с произошедшими событиями, никольчане решили в обязательном порядке усиливать пастушеские «бригады» мужчинами — не менее двух ежедневно, а детей — не задействовать вовсе.

Решили также, что к «измененным землям» даже близко подходить не стоит, да никто к ним особенно и не стремился. К счастью, основная площадь покосов, пастбищ и полей оказалась нетронутой непонятным явлением.

О причинах же происходящего никто не мог даже догадываться, высказывали же различные «гипотезы» — от химической войны до похмельного синдрома.

Вера Васильевна больше думала не о причине, а о следствии. Причем, о конкретной его части: не оказался ли племянник Алексей на территории, занятой теперь «измененными землями», а если оказался — жив ли он сейчас. А еще Вера Васильевна благодарила Бога, что успели уехать внуки — Паша и Лизонька. Вначале, когда неожиданно приехал зять Игорь с тем, чтобы забрать детей на море, Вера Васильевна расстроилась и даже обиделась. Ведь договаривались же с Валентиной, дочерью, что дети пробудут у бабушки до конца лета, а на море, раз уж им без него — не жизнь, Валька с Игорем съездят вдвоем. Но, вишь, все переиграли, передумали и детей забрали с собой. Теперь же Вера Васильевна была этому несказанно рада — внуки далеко и в безопасности! Хотя… кто его знает, что творится дальше — там, за горизонтом? Всякая связь была прервана — не работали ни телевиденье, ни радио, ни телефон. Электричества в сети тоже не было. Впрочем, этому-то как раз нашлось объяснение: вернулся, так и не доехав до города, участковый Спиридонов и рассказал, что дорога на Васино обрывается так же, как и река, а вместе с нею — и провода. Далее, по словам участкового, начиналась глиняная пустыня и ехать туда он никому не посоветовал, хотя и не запретил. Разумеется, несколько мужиков тут же поехали «на разведку».