Век-волкодав - Андрей Валентинов

Из угла, где притаился барон, донесся тяжелый, полный безнадежности вздох.

— Здравствуйте! — серьезно ответствовал Полномочный Посол. — Рады познакомиться. Я, стало быть, Кречетов Иван Кузьмич. Со мной представитель Центрального Комитета РКП(б)…

— Мехлис, — Лев Захарович коротко поклонился. — Товарищ Белосветов! Идея с загадкой очень хороша, но вы могли бы прямо сказать, что между нами — лишнее измерение. Вы для нас невидимы, а мы, наверно, похожи на плоские бесформенные пятна.

Ответом был негромкий смех. Огоньки на камне вздрогнули, потянулись вверх.

— Браво, товарищ Мехлис! С одним измерением вы ошиблись, но такой подход мне больше по душе, чем зачисление меня в мертвецы-некроманты с черепом вместо головы. Впрочем, каждый получает по вере. Кому-то проще увидеть синий свет на крышках гробов и буквы алфавита «ватаннан», бегущие по стенам… Товарищи, я прочитал письмо из Столицы. Вы знаете, что там написано?

— Нет, — честно ответил Иван Кузьмич, покосившись на Мехлиса. Тот на миг задумался.

— Письма я не читал, но, насколько я знаю, речь идет о том, что на территории СССР активно действует ваша агентура. Правительство СССР предлагает прекратить враждебную деятельность в обмен на отзыв наших агентов из Пачанга и Тибета. После этого можно будет говорить о серьезном сотрудничестве. У нас есть общий противник — европейские колонизаторы и китайские милитаристы. Наша вражда им только на руку…

Договорить Мехлис не успел. Забытый всеми Унгерн вскочил, отчаянно взмахнул руками:

— Блюститель! Великий Лха Белого Света! Не дай себя обмануть! Большевикам нельзя верить, никогда, никогда!..

— Роман Федорович! — тяжело ударил голос. — Вам ли судить?

…Пламя потемнело, растеклось ручейком по старому камню.

— Вы залили невинной кровью указанную вам дорогу. Вы отдали Монголию, сердце Азии, столь ненавистным вам большевикам. Что вам еще хочется свершить в этом мире?

Барон дернул головой, словно пытаясь возразить, но так ничего и не сказал. Опустил руки, отвернулся…

— Продолжим, товарищи. Позиция советского руководства мне ясна. А теперь выслушайте нашу точку зрения…

Чужой ненавидящий взгляд толкнул в спину, пулей ударил между лопаток, легкой болью отозвавшись в сердце. Подошва скользнула по гладкому мрамору ступеней, пальцев левой, живой, руки, вцепились в перила…

Удержался, устоял, выдохнул, заставил себя улыбнуться.

Сзади, на лестничной площадке, двое — высокий здоровяк с привычными «разговорами» на гимнастерке и светловолосый парень ростом пониже в «партизанской» форме Червонных казаков товарища Примакова. Знамение времени — буденовец и «червонец», давние соперники и противники, вместе смотрят в спину нового врага.

Поручик дернул щекой. Задергались, та-ва-рис-чи? То ли еще будет! Или не слыхали, что Красная армия — вроде редиски? А скоро и кожуру соскребем!

На нижней площадке пришлось остановиться. До назначенного времени еще четверть часа, значит, можно забежать в канцелярию, чтобы отдать бумаги по командировке, а можно и возле окна постоять. Вот оно, распахнутое, прямо на весеннюю арбатскую улицу.

Семен Петрович Тулак, на миг закрыв глаза, резко вдохнул пьянящий утренний воздух, вновь усмехнулся, но уже искренно, от всей души. Весна! Еще одна, вырванная у Судьбы, конфискованная, как теплый полушубок в зимней кубанской станице. Апрель 1924-го, шестой год Совдепии, а он, офицер производства января страшного 1918-го, все еще жив. Не в подполье, не в турецкой Галате, не в болгарской каменоломне. Ледяной поход продолжается, под ногами — мраморная лестница арбатского особняка, в спину рикошетят взгляды-выстрелы, а впереди — новый бой. Отлично! Это есть — жизнь!..

Беззвучно шевельнулись губы.

— Матросы по следу, шенджийцы впереди,

повозки и кони сплелись в гнилую нить,

и прапор к победам шагает посреди,

еще ничего не успевший сочинить…[39]

Товарищ Тулак, помощник Народного комиссара по военным и морским делам, Председателя Реввоенсовета товарища Иосифа Сталина, разменял очередной апрельский день високосного 1924-го. Шесть лет назад Добровольческая армия уходила в степь из-под так и не взятого Екатеринодара — разбитая, обескровленная, потерявшая надежду. Эту весну поручик встречал в большевистской Столице.

Большевистской? Офицер негромко хмыкнул. Куранты вызванивают «Интернационал», по коридорам наркомата слоняются недобитые пасынки покойного Троцкого, на май назначено очередное партийное сонмище, и даже парализованный Вождь все еще дышит в своих Горках. Пусть! Правильно написал неведомый пиит Лоло: «Я твердо знаю, что мы у цели, что неизменны судеб законы…»

* * *

— Вы, товарищ Тулак, насколько мне известно, изучали в Техгруппе документацию по ТС. Что такое «скантр»?

Поручик постарался не улыбнуться — не вопросу, а его предсказуемости. Товарищ Сталин, почитаемый многими чуть ли не египетским сфинксом, в жизни оказался значительно проще. Еще в приемной, здороваясь с Иваном Павловичем Товстухой, первым сталинским помощником, Семен знал, что нарком встретит его неожиданным вопросом, никак не относящимся к теме сегодняшнего доклада. Каким именно, не так важно. «Культ Личности», как давно уже понял Семен, любит наблюдать за реакцией собеседника, оценивая не столько знание, сколько находчивость. Суворов, да и только! Сколько верст до Луны, служивый? Пять гвардейских переходов!

— Товарищ Сталин! «Скантр» — изделие из числа Странных Технологий. Сравнительно небольшого размера, весом до полпуда. Свободно вмещается в чемодан и, судя по всему, чувствительно к ударам. Упоминалось один раз в документе от… от апреля прошлого, 1923 года. Речь шла о возможности посылки курьера. Хочу также уточнить, что я узнал об этом не из документов Техгруппы, а здесь, в наркомате, когда изучал бумаги по Агасферу.

Желтые сталинские зрачки взглянули в упор. Поручик, однако, устоял и глаз не отвел. Еще одна причуда бывшего Генсека, обожавшего игру в «гляделки». Некоторые и вправду смущались, начинали нервничать, сбивались с речи. Семен, насмотревшийся на комиссаров еще с 1918-го, сталинский гипноз игнорировал, чем, как он подозревал, несколько смущал наркома.

— В чемодан, значит… Садитесь товарищ Тулак!

Посетителей кабинета заранее предупреждали, что их место на самом краю огромного Т-образного стола, занимавшего чуть ли не половину помещения. Тулак правила игнорировал, присаживаясь каждый раз на новый стул. Нарком, ничуть не возражая, лишь усмехался в густые рыжие усы. Оба оказались с характером — и «Культ Личности», и его новый помощник. Обоих это вполне устраивало.

Портфель — открыть, папку достать, уложить на стол, развязать тесемки, в очередной раз помянуть бесполезную правую руку.