На рубежах южных (сборник) - Борис Тумасов

– Ну а чтоб ты тогда робить стал? – с добродушной усмешкой поинтересовался Собакарь.

– Первым-наперво нашему ливентарю усы сбрил да в эту каталажку посадил бы. На наше место. Хай бы и он клопов покормил, каких мы кормим!

– У него кровь благородна, – вставил Шмалько, – он долго не выдюжит.

– А может, Леонтия уже и нет в живых? Может, Котляревский, навел москалей да переловил и Малова, и всех, кто с ним ушел… – сказал Дикун.

Открылся дверной глазок, и часовой солдат зашептал:

– Завтра вас переведут в Петропавловскую крепость… От ротмистра слышал… Вот, братцы, какое то дело, – вздохнул он и отошел от двери.

Петропавловская крепость! Страшные слухи о ней доходили и до Кубани. Знали казаки, что только тех, кого царь считал своим смертным врагом, бросали туда.

– Час от часу не легче, – вздохнул Осип.

Молчаливо, один за другим улеглись казаки на нары, и теперь тишину нарушал лишь писк мышей да возня крыс, вылезших из углов.

Несмотря на то что лагерь повстанцев удалось разгромить и главари восстания были в Петербурге арестованы, наказной атаман не чувствовал себя спокойным. Его тревожила мысль, что часть казаков-бунтовщиков и пришлые из Закавказья укрылись в низовьях и могли в любое время, накопив силы, снова двинуться по станицам.

Правда, Михайлов, которому за подавление восстания присвоили чин генерал-майора, обещал со дня на день послать в низовья пехотный полк, но Котляревский понимал, что изловить бунтовщиков в плавнях будет делом нелегким. К тому же наказного атамана заставляли задуматься и команды на кордонах. Имелись достоверные слухи, что во время восстания казаки, несшие кордонную службу, были заодно с бунтовщиками, и только боязнь оголить границу помешала им примкнуть к бунту. Да и по станицам не было еще нужного порядка и спокойствия. На виду казаки будто смирились, но чувствовалось, что стоило лишь подуть ветру, как искра смуты снова вспыхнула бы жарким пламенем.

Нет-нет да и прорывалось это пламя то в одной, то в другой кубанской станице. В Ирклиевской атаманский дом спалили, видать, за то, что тамошний атаман добывал подводы для Вятского полка. В Брюховецкой атамана так измолотили, что он богу душу отдал. У старшины Гулика на хуторе скирды хлеба подожгли…

Военно-полевой суд при Черноморском войске, прензусом которого был назначен все тот же новоиспеченный генерал Михайлов, начал следствие над казаками, брошенными в Екатеринодарский острог.

После того как Котляревский преподнес Михайлову черкесскую шашку в серебряных ножнах и пистолеты с чеканной отделкой, между ними установилась крепкая дружба. И теперь уже наказной атаман не опасался, что на следствии вскроются какие-либо компрометирующие его материалы.

Котляревский торопился побыстрей уладить все свои дела на Кубани и выехать в Петербург, чтобы обвинить главных бунтовщиков, дабы они, паче чаяния, не сумели наложить пятно на него…

А если кто из петербургских вельмож и заинтересовался бы жалобой казаков, то этот интерес Котляревский думал притушить ценным подарком. Недаром в Ачуеве уже старались самые лучшие икорщики. Неслучайно из-за Кубани один князь – кунак Котляревского – привез наказному десяток драгоценных кинжалов работы знаменитого черкесского умельца.

Однажды вечером в Екатеринодар из станицы Полтавской прискакал сын станичного атамана. Волнуясь, путано, он рассказал, что станицу заняли несколько сотен бунтовщиков. Они повесили атамана и теперь собираются на Екатеринодар, чтоб освободить острожников.

Известие это не на шутку обеспокоило наказного. В тот день донесли еще ему, что колодники, отправившиеся в полдень за подаянием, кричали собравшейся толпе, чтобы шли казаки на кордоны и звали людей к ним на выручку, что обманули их, дескать, офицеры, нарушив обещание никого не трогать и разобрать дело по правде.

С нерадостными вестями наказной заторопился к Михайлову. Тот внимательно выслушал Котляревского и сейчас же дал приказ по полкам готовиться к выступлению.

Ночь Котляревский спал беспокойно и просыпался oт каждого легкого шума во дворе…

Солнце всходит и золотит камышовые крыши. Его яркие лучи скользят по белым мазаным хатам, по плетням, по лицам черноморцев, собирающихся на майдане, посреди станицы. Казаки все подходят и подходят.

Вооруженные мушкетами, пиками, кривыми турецкими саблями, а иные с пистолетами за кушаками и кавказскими кинжалами, черноморцы идут молчаливо, не торопясь, уверенные в своей силе.

В круге стоит атаман Малов, рядом с ним – Митрий и Андрей Коваль. Они изредка переговариваются:

– Кабы нам нынче ту силу, что была попервоначалу…

– Поверил Федор…

– Где теперь они?

Андрей задумчиво посмотрел на летящих в высоком небе журавлей. Курлыча, они тянулись над плавнями, наполняя душу глухой тоской.

– Никому из них не вернуться на Кубань. Цари за бунт не милуют, – сурово проговорил Малов. – Погибнут ни за что… А может, уже сгибли! Палачи у царя быстрые.

Леонтий припомнил свое первое знакомство с Дикуном, хмурое утро и разговор о Пугачеве… Вспомнил и тот день, когда с отрядом пришел в лагерь под Екатеринодар.

Словно угадывая его мысли, Митрий вздохнул:

– А начали неплохо…

– Начало-то было, да только дальше… С первого же дня надо было рубить головы старшинам и подстаршинникам, никого не миловать! – сказал Леонтий.

«Хоть и круто, а верно!» – подумал Андрей и тут же спросил:

– Так ты считаешь, что на Екатеринодар нам надо идти?

– Надо попробовать товарищей из острога вызволить. Если наши люди приведут казаков с кордонов, то теперь, когда ушли донцы, мы, может, с солдатами и справимся. Только б нежданно напасть… А как вызволим товарищей, так сразу – на Волгу. По дороге к нам из станиц присоединятся все, кому старшина насолила…

Вразвалку, не спеша, подошел старый казак, с морщинистым, темным лицом и турецкой серьгой в правом ухе.

– Что скажешь, Петрович? – насторожился Леонтий.

– Да вот, Леонтий Максимович, дозорные наши перехватили здешнего атамана. Сбежать хотел…

– Головка? Бежал, говоришь? А ну показывай его!

Окруженный казаками, насупившись, к Леонтию подошел атаман станицы Полтавской есаул Головко. Было ему уже за пятьдесят. Невысокий, жилистый, он напоминал затравленного волка. Дурную славу стяжал себе атаман. Он захватил большой пай земли, с самыми лучшими выпасами, заставлял своих должников зиму и лето работать на себя.

– Что, стервятник, куда спозаранку собрался?

Леонтий прищурил злые, колючие глаза. Головко молчал и затравленно оглядывал всех исподлобья. Кто-то из станичников выкрикнул:

– В Екатеринодар, куда ж!