Дефект плацебо - МК. Милтон

Рассказать обо всем Леону, чтобы он покрутил пальцем у виска и сказал, что баба шизанулась. Чтобы смеялся надо мной, потому что я сидела и слушала эту сумасшедшую.

— Я все решила. Я продам свою долю.

— Продай мне. Я дам больше. И тогда мы с ним станем равноправными владельцами, — хватается за мочку уха и теребит сережку.

— Равноправными? — немного не въезжаю в расчет.

У каждого по двадцать пять процентов. Если она завладеет моими акциями, то у нее будет пятьдесят. Тогда о каком равноправии говорит Ангелина?

— Перед смертью Садальский переписал все свои акции на Виктора, — говорит она, а в голову ударяет белый шум.

Эти слова глушат меня хлеще любого взрыва.

Виктор выкупил акции Садальского. А потом убил его. Я следующая.

На мгновение закрываю глаза. Пытаюсь привести дыхание в норму. Размышлять отстранённо и холодно. Только так есть шанс узреть суть. Вникнуть в истину. Моя мать очень меня любила. Безумно. Не существует вещей, способных заставить меня усомниться в этом. В свое время она настояла на том, чтобы я получила медицинское образование, но к «Артериуму», подпускать была не намерена. Я работала в обычной государственной лаборатории. Снимала пробы, делала анализы. Никакого криминала. Если же моя мать действительно была замешана в чем-то ужасном, и так усилено пыталась меня от этого оградить, почему вообще вписала в завещание долю в опасном бизнесе? Документ был составлен задолго до ее смерти, об этом свидетельствовал адвокат представляющий интересы моей матери.

— Почему я должна вам верить? — смотрю прямо, задаю вопрос в лоб, — вам как и Виктору нужны мои акции, может быть вы просто врёте? Пытаетесь оговорить конкурента.

Не понимаю. Господи, не понимаю, что может служить причиной всему этому. Я видела чёртовы документы, видела прибыль, которую приносит фирма. Не мало, но сумма не настолько внушительна, для того чтобы грызть друг другу глотки.

— Я уже давно не вру, — качает головой, — перестала, как поняла насколько дорого обходится ложь.

— Я не буду говорить загадками, — обрываю женщину. — Либо вы вкладываете мне все что вам известно, либо это была наша последняя встреча.

— Дьявол будет убивать...

— Да какой к черту Дьявол?!! — кричу, теряю контроль.

Замечаю краем зрения темную фигуру за дальним столиком. Кто-то дёргается, реагирует на мой крик, а после медленно оседает обратно. Тело пронзает озноб, который сменяется необъяснимым теплом. Чувствую как плавлюсь изнутри, стоит нашим взглядам встретиться. Темный. Мрачный. Безмолвный. Хочется немедленно закончить этот разговор и забраться к нему на колени. Уткнуться носом в его мощную шею, впитать запах. Обрести покой и защиту. Я такая же чокнутая, как и моя собеседница. За эти пару секунд успела придумать и убедить себя в том, что он переживает. Что явился сюда ведомый страхом, что со мной может что-то случиться. Это не так. Палач не ведает сострадания. Ему чужды человеческие эмоции и слабости. Ему не составит труда сначала кормить с рук, а после безжалостно пристрелить. Но не смотря на все это, внутри становится спокойно. Кажется, что даже в кафе люди начинают разговаривать тише. Мои нервы не в порядке. Здорового человека не бросает из крайности в крайность. На смену дикому раздражению приходит гробовое спокойствие за пару секунд. Необъяснимый релакс.

— Пожалуйста ответьте мне, что вы подразумеваете под словом «Дьявол»? — повторяю без лишних эмоций.

— Продай мне акции, позволь противостоять Виктору на равных, — бормочет.

Вопроса не слышит. Двигает какую-то свою линию.

— А может быть я куплю ваши?

На какой-то миг между нами воцаряется тишина. Она отбрасывает салфетку и больно сжимает мою руку. Последний огонек адекватности потухает в ее черных зрачках. Одержимость уродует когда-то правильные черты. Искажает лицо в устрашающей гримасе.

— Я не отдам «Артериум», он мой, — хриплый смех вырывается из горла, как стая каркающих ворон. — Мой, мой, мой! Мой «Артериум»! Мой!

Вырываю руку из нечеловеческой хватки. Бросаюсь к выходу, не разбираю дорогу. Хочу убраться отсюда подальше. Перестать слышать этот жуткий смех.

Я в лабиринте. В западне. Презираю убийц, но могу прекратить все, только если стану такой же убийцей, если приму предложение Короля. Если убью Виктора.

Бросаю купюру на стол. Оплачиваю нетронутый кофе и направляюсь следом. Не соблюдаю осторожность. Уже давно не действую как нужно. Совершаю ошибки одну за другой, но ничего не могу поделать. Инстинкты берут верх. Рвут привычные устои.

— Далеко собралась?

Перехватываю ее руку, дёргаю в свою сторону. Ее взгляд ощущается как выстрел. Или нет, как удар под дых. Губы дрожат, слезы срываются с длинным ресниц. Хочется стереть каждую. Успокоить. Прижать к себе. Наверное так делают нормальные люди? Проявляют сочувствие, выражают чувства. Чувства? Единственное что я должен сейчас чувствовать, это то как мой чердак основательно протек. Иначе не назвать, смешнее не придумать. Скучаю по времени, когда она была заперта в моей квартире. Так было проще играть отведенные роли. Выдвигать приказы.

— Пусти! — шипит как кошка.

Царапается, выкручивает хрупкое запястье. Хмурюсь от того, что не могу влезть в ее башку. Узнать что именно ей там сейчас навешали.

— Угомонись.

Усиливаю захват, но она даже не думает успокаиваться.

— Ты с ними заодно, да? — начинает нести ересь. — И убийца и телохранитель. Два в одном. Как на распродаже. По акции! Только вот срок годности истёк, я больше не нуждаюсь в твоих услугах!

Начинаю злиться. Желваки приходят в движение, от того что сдерживаю силу, способную переломать ладьевидную кость. Ненавижу разговаривать. Убивать время пустым трепом, решать ебучие ребусы.

— Не сильно осмелела? Десять минут в компании сумасшедшей, способны отбить мозги? Напомнить, как дрожала от страха?

— А это именно то что тебе нужно? Мой страх? Такую тебе поставили задачу? Только я больше не боюсь. Пока у меня есть то, что вам всем нужно, вы ничего мне не сделаете.

Реально хочу сейчас всечь. Одним ударом прекратить этот психоз.

Но отвлекаюсь, вижу за ее спиной какое-то мельтешение. Привычка улавливать детали становится восьмым чувством. Когда понимаю чей силуэт маячит, слова Ягодки кажутся ещё большим бредом.

Уборщик. Любимчик Короля. В его распоряжении огромное количество крыс, но есть те, к которым он относится с особым трепетом. Осознаю, что увидел его не случайно. Он сам этого захотел, третьего не дано. Больше не слушаю несуразный бред. Волоку девчонку к дороге, раскрываю дверь стоящего такси и запихиваю ее внутрь. Без церемоний.

— Домой, — цежу сухо и хлопаю дверью.

Возвращаюсь взглядом к худой, вытянутой фигуре.