На то и волки... - Александр Бушков

– Помню. К нам, кстати, приходил один шизик, твердил,что там – города атлантов. Даже карту показывал из-за пазухи, самый уголочек.Ну, послали повежливее…

– К нам он тоже приходил, – кивнул Данил. –Тоже послали. Те, со снежным человеком, хоть пучок волос показывали изавлекательные охотничьи байки травили… Ладно. Если отвлечься от всей этойзалепухи, вывод один: Костерина сбила машина, и связывают это с нами… Машину ненашли, не слышал?

– «Висяк» стопроцентный. Наши, кто сидит накриминальной хронике, говорили. Свидетель – одна-единственная бабуля, только иразобрала, что машина «белая и ненашенская». А может, и нашенская, бабуля«Таврии» от «Мерса» не отличит…

– Насчет налета на квартиру костеринской симпатии –правда или «говорят»?

– Похоже, правда. Судя по Рамоне.

– Куда ни сунься, везде Рамона… – проворчалДанил. – Где ее сегодня вечером можно с уверенностью прижучить?

– Вероятнее всего, в «Черной жемчужине». Там желесбиянки тусуются третий год…

– А живет она где?

– На Маркса. Шестьдесят восемь «А», сорок втораяквартира.

«Район Георгина, – удовлетворенно отметил Данил, –все к лучшему в этом худшем из миров…»

– А где обитает костеринская симпатия?

– Вот этого, убейте, не знаю. Нужно копать. Где онобитал с женой, выяснить проще простого – звякните письменникам…

– У тебя с Рамоной как отношения?

– Нормально вроде.

– Кто ее мог возить на самолете в Байкальск? В прошлую,скажем, пятницу? Она, говорят, свою сенсацию приперла, едва приехавши саэродрома…

– Да? Не слышал… – пожал плечами Соловей. –При мне об этом разговора не было.

– Постарайся разнюхать. И адресок симпатии тожевыясни. – Данил встал, кивнул и неспешно направился к машине. Сев за руль,взял рацию и распорядился: – Дежурную машину, любую – пусть ждут меня на перекресткеМаркса и Губернской, поедем в Ольховку…

В каждом крупном городе отыщется район, который принятосчитать самым криминогенным (и пусть даже на других околицах преступлениясовершаются чаще и оформляются не в пример жутчее, слава «кровавых закоулков»живет своей собственной жизнью). Во всем мире, пожалуй, такими районами принятохвалиться перед заезжим народом – точно так же, как историческими зданиями,памятниками старины и прочими достопримечательностями.

Для Шантарска такой сомнительной достопримечательностьюслужила Ольховка. Писатель-краевед Милюхин, родившийся как раз в Ольховке (итем не менее ухитрившийся ни разу не отсидеть, а даже закончить два института ижениться на дочке первого секретаря райкома), откопал как-то в архивах грамоткувторой половины семнадцатого века, повествовавшую, как по приказу основателяШантарского острога воеводы Дымянского казаки государевой службы устроилиоблаву на «татей, голоту воровскую, бляжьих жонок и другой ослушный народ,многую нечесть и сором учиняющи, которая же гулящая теребень, бражники и инойнепотребный люд воровские домы держит в Ольховском посаде». Милюхин настаивал,что Ольховский посад как раз и стоял на месте будущей Ольховской слободы(понемногу с расширением города оказавшейся чуть ли не в центре нынешнегоШантарска). Вполне возможно, так оно и было – во всяком случае нынешнийольховский народ свято держался этой гипотезы, выводя свои корни из славныхвремен отцов-основателей (в чем нет ничего странного, если вспомнить, что вАвстралии по сию пору считается крайне престижным иметь среди предковкаторжника). Во всяком случае, уже во времена Петра Первого, когда полиция исуд стали обрастать архивами, Ольховская слобода, судя по сохранившимсядокументам, превратилась в непреходящую головную боль для тогдашних органовсыска, правопорядка и государственной власти. Чему благоприятствовали какудаленность от столиц и вообще от России, формировавшая вольнолюбивый сибирскийхарактер, не привыкший стесняться глупыми параграфами, так и проходившая черезШантарск знаменитая Владимирка, славный кандальный тракт, по которомуциркулировал в обе стороны отчаянный народ. И, наконец, местная топография.Центр Шантарска лежит в низине, а западная часть – на высоком плато, куда велилишь две дороги. Меж ними и расположилась Ольховка, ограниченная с однойстороны рельсами Транссиба и тылами железнодорожных мастерских, а с другой –обрывом вышеупомянутого плато. Легко догадаться, что ольховцы промышляли наэтих двух дороженьках сызмальства – и в царские времена, и после, когда вместодорог вознеслись два огромных бетонных моста над стальной магистралью. Апараллельно держали шинки, карточные притоны, скупку краденого и прочиеинтересные заведения.

Достоверно известно, что именно ольховские удальцы сперли всвое время золотой брегет и шубу на енотах у неустрашимого полярногоисследователя Фритьофа Нансена, имевшего неосторожность посетить Шантарск(причем, несмотря на все усилия напуганной возможным международным скандаломполиции, ни ходунцы, ни шуба так и не были разысканы; часы всплыли лишь всороковом при описи имущества помершего без наследников тишайшего старичка,вроде бы промышлявшего шитьем валенок, а шуба не обнаружилась вовсе, ибо енотыособых примет, в общем, не имеют). Ходят также слухи, что все резкости в адресШантарской губернии, имеющиеся в путевых заметках ехавшего на Сахалин А. П.Чехова, объясняются тем, что непочтительные ольховцы навестили в отсутствиегостя его гостиничный номер и унесли кое-что на память о классике русскойлитературы. Болтают даже, что и ямщик, помогавший бежать из ссылки товарищуСталину, был ольховский…

Городовые в старые времена заглядывали туда не иначе кактолпою. Легендарный пристав Ермолай Мигуля (он же – Ермоша Скуловорот) былединственным, кто дерзал являться туда в одиночку – с двумя браунингами вкарманах шинели, единственным в губернии полицейским кобелем породы ротвейлер иданными от природы пудовыми кулачищами. Но все равно ему однажды прошиблизатылок пущенным из-за угла кирпичом, а ротвейлера, чисто из принципа,отравили-таки, полгода подбирая приваду.

Мигуля, правда, взял реванш в девятьсот пятом, когда орлыгенерала Ренненкампфа усмиряли бунтовавшую сибирскую мастеровщину. Запасшисьизрядным количеством шустовских нектаров, хитрый пристав свел знакомство сесаулом забайкальской сотни, не обделил и рядовых станичников – и в одинпрекрасный вечерок желтолампасники Мамаевой ордой прокатились по Ольховке подпредлогом поиска нелегальщины, перепоров все мужское население, за исключениеммалых детушек, а женское охально изобидев. К чести ольховцев, следует уточнить,что во время сего погрома у есаула пропал серебряный с золотыми украшениямипортсигар. А впоследствии, в первые годы советской власти, иные ольховскиежиганы пролезли в комиссары и чекисты, ссылаясь как раз на этот казачий налет,вызванный де извечной симпатией Ольховки к большевикам (тут припомнили и овышеупомянутом ямщике, причем на роль персонального Сусанина товарища Сталинапретендовали сразу семь человек, и в самом деле имевших прежде кое-какоеотношение к извозному промыслу. Поскольку уточнять у самого товарища Сталинаместные власти побоялись, всем семерым, на всякий случай, определили пайкикрасного партизана и другие льготы. Потом, правда, когда на смену поджигателяммирового пожара пришли деловитые прагматики Лаврентия Павловича, кто-то решил,что сюрреалистический образ семи ямщиков на одном облучке попахиваетдискредитацией вождя, сердито повел бровью – и ямщиков словно корова языкомслизнула…)