Царский каприз - Александра Соколова

Княгиня со своей спутницей стала в хвосте и, постепенно подвигаясь вместе с этим извивавшимся хвостом, наконец достигли паперти собора и через настежь открытые двери вступили в храм.

Вся церковь была залита огнями. У гроба в парадных мундирах дежурили высшие чины двора, в головах и у ног державного покойника стояли кавалергарды в полных парадных мундирах с опущенными вниз палашами. По церкви, покрывая тихий, сдерживаемый гул толпы, уныло звучал голос протоиерея, читавшего евангелие. Взад и вперед по храму, осторожно ступая, почти неслышными шагами скользили чины придворной и городской полиции, равняя линии народа и наблюдая за порядком. У ступеней высокого катафалка, держа последний почетный караул, стояли старики-лейб-гренадеры, а вдоль складок царской мантии, с гроба опускавшейся до самого амвона, были расставлены в строгом порядке младшие чины двора.

У Марфуши глаза разбежались от всего этого величия и всей этой роскоши.

Княгиня же Софья Карловна ничего не видела и с трудом могла различить только красные ступени возвышения и блеск тяжелого парчового гроба.

Увидав в толпе полуслепую старушку, которую под руку вела молоденькая девушка, и опасаясь, чтобы, поднимаясь на ступени катафалка, старушка не споткнулась и не произвела какого-нибудь беспорядка, один из чинов дворцовой полиции подошел и, обращаясь к Марфиньке, учтиво, но довольно настоятельно заметил:

— Вы бы старушку-то в сторонке оставили!.. Неудобно ее будет… Тесно тут… народа много!.. Да и ведь она все равно ничего не увидит!..

— Нет, я имею право пройти и пройду! — отстраняя растерявшуюся Марфиньку, проговорила Софья Карловна таким властным голосом, что полицейский агент моментально отступил, чтобы дать ей дорогу. — Кто вы? — тем же тоном спросила княгиня. — Вас я явственно не вижу!..

Вконец озадаченный полицейский почтительно объяснил, какое место он занимает в штате дворцовой полиции.

— Кто на дежурстве при гробе? — продолжала княгиня свои властные и гордые расспросы.

Полицейский назвал ей несколько имен и закончил перечень словами:

— По правую сторону, в головах, стоят: камергер Вонлярлярский и генерал-адъютант Бетанкур.

При имени последнего княгиня слегка вздрогнула.

— Когда сменится дежурство? — спросила она.

— Через пять минут! — по-прежнему, почти раболепно отрапортовал полицейский.

— Отведите мою спутницу в сторону! — повелительно сказала Софья Карловна, — и дайте ей покойное место!.. Я стану вместе с нею, а когда сменится дежурство, то подойдите к дежурному генерал-адъютанту, и скажите ему, что княгиня Несвицкая желает проститься с государем и просит пропустить ее к гробу!.. Прибавьте к сведению его высокопревосходительства, что княгиня почти совершенно слепа и что без особого содействия окружающих ей будет трудно подняться и подойти к гробу!

Оторопевшая Марфинька растерянно смотрела на все, что совершалось перед ней, и слегка трусила. Она не узнавала своей «старой барыни» и в то же время проникалась никогда до тех пор не испытанным уважением к ней.

Софья Карловна вся как будто преобразилась. В ней не осталось и тени прежней робости и смирения. Ее туалет, более нежели скромный, носил печать чего-то особенного, неотразимо барского.

Полицейский поместил их в амбразуре между двумя колоннами и сам остановился неподалеку, смутно сознавая, что он охраняет какую-то непонятную ему власть и силу. На него сильно воздействовал тон этой старой женщины, столь скромно одетой и в то же время столь властно говорившей.

Княгиня, опустившись на любезно поданный ей стул, совершенно в стороне от дефилировавшей в строгом порядке толпы, напрягала все силы своего полуугасшего зрения, чтобы разглядеть впереди высокий катафалк с возвышавшимся на нем большим и массивным гробом. Но явственно разглядеть она ничего не могла. Она скорее угадывала, нежели видела, и грозный профиль потемневшего лица государя, и строгие линии высокого лба с зачесанными сбоку седеющими волосами, и над этим царственным лбом яркие блики высокой короны, окруженной постепенно спускавшимися со ступенек бесчисленными бархатными подушками с орденами.

Перед потухшим взором Софьи Карловны смутно вставал увенчанный короной балдахин со спускавшимися с четырех углов огромными горностаевыми мантиями и высокие, обтянутые черным крепом подсвечники со множеством зажженных восковых свечей.

Лиц, окружавших гроб, она разглядеть не могла и терпеливо ждала, чтобы кратковременное, каждые двадцать минут сменявшееся дежурство окончилось, ни на минуту не сомневаясь, что Бетанкур тотчас же откликнется на ее почти повелительный призыв и поймет, что она, более нежели кто-нибудь, имеет право близко подойти к гробу почившего государя.

Софья Карловна не ошиблась. Послушный ее воле полицейский тотчас же после смены дежурства подошел к генерал-адъютанту Бетанкуру и, почтительно изогнувшись, тихо доложил ему что-то.

Бетанкур вздрогнул, растерянно подался вперед и, оправив ордена и аксельбанты на груди, направился к главному церемониймейстеру, издали наблюдавшему за порядком приближения к гробу публики, поочередно впускаемой в храм для поклонения праху государя.

Тот внимательно выслушал его и вместе с ним направился вслед за указавшим им путь полицейским в тот угол храма, где, опустив на грудь седую голову, сидела худая и бледная старушка со сложенными на коленях исхудавшими руками, с черным капором на совершенно седых волосах.

Княгиня скорее угадала, нежели увидала их приближение, и полным достоинства жестом высоко подняла свою как будто разом преобразившуюся и помолодевшую голову.

— Вы — княгиня Несвицкая? — почтительно нагибаясь к ней, спросил церемониймейстер, в то время как Бетанкур молча смотрел на нее пристальным, полным удивления, почти ужаса взглядом.

Он никогда не узнал бы в этой бедной, слепой старушке той царственной красавицы, у ног которой он некогда склонялся с таким благоговейным обожанием и перед которой в порыве могучей страсти склонилась даже державная голова гордого властелина, в ту минуту лежавшего в гробу, окруженного всем блеском покинутого им суетного мира и покорно ожидавшего великого Божьего суда!..

— Да, я — княгиня Софья Карловна Несвицкая, рожденная Лешерн! — явственно и совершенно спокойно ответила «бедная старушка».

— Потрудитесь следовать за мной! — произнес церемониймейстер. — Я сам проведу вас к гробу государя. Вам угодно, чтобы ваша спутница следовала за вами?

— Да, я привыкла, чтобы она вела меня. Я одна идти не могу: я плохо вижу.

Церемониймейстер почтительно склонил голову.

— Возьмите под руку княгиню и следуйте за мной! — обратился он к Марфиньке.

Та двинулась вперед ни жива ни мертва. Она шла, как во сне, и если бы не рука слепой «старой барыни», которую она вела с обычной осторожностью, она способна была бы бросить все и убежать из собора.

Бетанкур шел сзади, заботливо отстраняя надвигавшуюся толпу, и таким образом княгине Софье Карловне приходилось подвигаться к гробу императора Николая Павловича с тем же почетом, которым она пользовалась когда-то.