Рассказы веера - Людмила Третьякова

...Впрочем, у Безбородко при всех его слабостях и далеко не невинных увлечениях нельзя было отнять одного: он находил особое удовольствие для себя в том, чтобы облегчить жизнь менее удачливым людям.

В одном из залов его огромного дома ежедневно накрывались столы на сто персон. Здесь подавались завтраки, обеды и ужины, которыми утолить свой голод мог любой дворянин. Никакого приглашения не требовалось.

Сюда, как в общественную столовую, приходили люди, попавшие в тиски нелегких жизненных обстоятельств – дворянское звание от них не спасало. Так, один разорившийся помещик долгое время поддерживал свое существование тем, что ежедневно столовался у Безбородко. Кто-то из слуг, знавший про беды этого человека, рассказал о том Александру Андреевичу, и тот нашел способ помочь бедняге.

Безбородко всегда оставался в числе самых безотказных и щедрых жертвователей на общественные нужды и частным лицам – далеко не все даже весьма богатые вельможи шли на такие расходы.

Приветливость, радушие, особое расположение к человеку, кто бы он ни был, в характере канцлера не могут подвергаться сомнению – слишком много тому осталось свидетельств. Да, целомудрие и смирение не входили в число его добродетелей, но ему было свойственно особое великодушие. Вспоминали, что громадный дом вельможи напоминал вертеп – кто тут только не получал кров! Безусловно, особым покровительством хозяина пользовались земляки-малороссы: «Приемная его была постоянно наполнена ими, приезжавшими искать места и определять детей». Бывало, не выдержав натиска просителей, канцлер удирал по черной лестнице. Но и эта уловка хитрыми его сородичами была разгадана: сунувшись однажды в свою карету, Александр Андреевич увидел расположившегося там просителя и, по дороге во дворец узнав, в чем у него нужда, пообещал помощь.

«Другой раз, – читаем в «Старом Петербурге», – работая у себя в кабинете, Безбородко услышал в приемной комнате топанье ног и протяжное зеванье с разными переливами голоса; осторожно взглянув в полуотворенную дверь, он увидел толстого земляка с добродушной физиономией, явно соскучившегося в ожидании».

Вельможа улыбался, глядя из-за двери, как посетитель от нечего делать принялся ловить мух. Одна из них особенно заняла малоросса, и он долго гонялся за ней из угла в угол; улучив затем минуту, когда назойливое насекомое село на огромную вазу, охотник поспешно размахнулся и попал по ней рукой. Ваза слетела с пьедестала, загремела и разбилась вдребезги. Гость побледнел и растерялся, а Безбородко вышел в приемную и, ударив того по плечу, ласково спросил: «Чи поймав?»

...Годы шли, они отбирали физические силы, но не влияли на по-прежнему редкую работоспособность Безбородко, на его разум – быстрый, четкий, не дававший осечек. Лучшее свидетельство тому, что после кончины в 1796 году Екатерины ее сын, новый император Павел I, ненавидевший мать, отправил в отставку всех ее сподвижников – всех, кроме Безбородко. «Этот человек для меня – дар Божии», – говорил о нем государь. Последние два года своей жизни Безбородко официально руководил внешнеполитическим ведомством России.

И все-таки огромные служебные нагрузки вкупе с достаточно безалаберным существованием – только так и могла жить, невзирая ни на что, страстная, темпераментная натура Безбородко – давали о себе знать. Видимо, и сам он чувствовал, как быстро сокращается отпущенный ему земной срок, а потому стремился успеть сделать то, что считал обязательным.

В частности, канцлер выделил огромную сумму на основание в Малороссии, в городе Нежине, учебного заведения с особой, передовой для того времени программой преподавания. Его, кстати, окончил Н. В. Гоголь. Преобразованное в педагогический университет, оно существует и по сей день.

Особой заботой для стареющего Безбородко стали две женщины, которые так или иначе отвоевали себе место в его переменчивом сердце. Это Ольга Дмитриевна Каратыгина и дочь Наташа.

...Незадолго до своей смерти Безбородко решил упрочить положение Ольги-Ленушки и подыскал ей жениха – начальника своей канцелярии Николая Ефремова. Ничего не известно о чувствах, которые питали друг к другу жених с невестой. Возможно, со стороны Ефремова это была своего рода сделка – Безбородко давал за Ленуш-кой большое приданое. Кстати, по просьбе Александра Андреевича Павел I пожаловал новобрачному в качестве свадебного подарка село Рождествено с землями и крестьянами, которым семейство владело сорок лет.

Ефремов оказался порядочным человеком и деловым, хорошим хозяином. Для своего семейства на высоком берегу речки Грязенки он поставил великолепное здание классической архитектуры, настоящий дворец, в каждой детали которого чувствуется рука большого, хотя и оставшегося неизвестным, мастера. И сегодня, проезжая вдоль шоссе Петербург – Луга, можно полюбоваться благородными очертаниями обширного дома и парком, разбитым вокруг него.

Ефремов сделал удачную карьеру и после смерти своего покровителя пошел служить в Ассигнациональный банк, где дослужился до чина статского советника. Намного пережив его, Ольга Дмитриевна окончила свою жизнь респектабельный, весьма обеспеченной дамой.

Когда Безбородко умер, его дочери Наташе было около девяти лет. Ефремов воспитал ее, дал отличное образование, и со временем Наташа превратилась в привлекательную, веселую девушку, загодя получившую от своего отца существенное приданое, что и помогло, видимо, ей сделать очень хорошую партию.

* * *

Итак, расскажем о кончине Безбородко невторопях, поподробнее, ибо дела его, и большие, государственные, и совсем незаметные, касающиеся людей совсем мелких, незнатных, одинаково требуют похвального несуетного слова. И дело .тут не в том, что к голове этого человека, как многократно утверждалось, «трудно было прибрать равную», а в том, что современники оценили его редкие качества, совершенно, кажется, шедшие вразрез с понятием о человеке, облеченном огромной властью: удивляли «премягкий нрав» канцлера и «незлобливое сердце даже и против враждовавших ему».

Когда разнеслась весть о болезни вельможи, и в лачугах, и во дворцах люди охнули – часто ли такое бывает? Сам же Безбородко той весной все же надеялся подняться, говорил друзьям, что до конца отделает свой московский дом, перевезет туда свои коллекции, а в Петербург и носу не покажет.

Однако смерть все же приближалась к Безбородко: первый удар лишил его подвижности, но разум и речь были ясны. Александр Андреевич, как писали, «в приближении второго удара надиктовал Кочубею свободу своей челяди и возвратил спорные земли».

После второго удара, уже плохо владея языком, он велел составленное им заранее завещание читать громко, чтобы собравшиеся у его постели люди слышали: «Погрести тело просто, не делая пышной церемонии, а деньги чтоб обратить на богоугодное дело».

...Старая нянька, когда-то повивальной бабкой принимавшая у Каратыгиной дочку да так и оставшаяся в доме Безбородко, который день сидела в поставленном для нее кресле возле кровати умирающего, не пила, не ела и, от слабости еле ворочая языком, все увещевала его: