Бизнес большого ринга - Валерий Львович Штейнбах

динамита“. Он закрыл торговлю на весь день. Владелец заправочной станции выключил все свои бензоколонки, и все его люди начали собираться за нами.

Перед тем как мы тронулись, подъехала полиция. Один черный полисмен сказал, что ему хотелось бы удостоиться чести „эскортировать“ меня до спортзала Джо, чтобы я не потерял дорогу. Впереди нас полицейские машины с включенными сиренами, позади — вереница в пятьдесят машин — вот так мы и следовали до фрэзеровского спортзала. Люди бежали за нашей машиной, стучали в стекла и складывали пальцы в знак победы.

Два репортера с переносными радиостанциями устроились на крыше грузовика и передавали по своим станциям каждый момент нашего продвижения, будто это была армия на пути к вторжению.

Я высунул голову из окна машины и закричал в толпу:

Никакой Колизей нам не нужен.

Я разделаюсь с Джо в его собственном зале.

Приходите туда, зову я каждого,

От Джо не найдете и места влажного.

Мы были вынуждены остановиться за десять кварталов до спортзала. Полисмены, ехавшие впереди, вернулись к моей машине и сказали:

— Мы не можем ехать дальше. Отсюда вся улица забита машинами.

Я посмотрел вперед, и, насколько хватало глаз, везде были машины, притиснутые друг к другу.

— Единственная возможность добраться туда, — сказал чернокожий полисмен, — это идти пешком. Машины начали собираться здесь уже два часа назад.

Если у меня и были какие-то подозрения, что Фрэзер не станет мне помогать, то теперь они совершенно рассеялись. Было видно, что Джо оповестил всех своих комментаторов о нашем уговоре, только в его изложении победа должна была быть за ним.

Наше появление на улице без машины, пешком только увеличило толпу и еще больше ее взбудоражило. Люди высовывались из окон и кричали:

— Али идет на встречу с Фрэзером!

— Вот Али! Он собирается драться с Джо!

— Вот, наконец, кто — кого!

— Бой! Бой!

Я чувствовал такой необыкновенный прилив сил и уверенности, какого не знал с тех пор, как вышел из дверей призывной комиссии.

Хотя то, что я собирался делать, было только розыгрышем, меня приветствовали так, как никогда еще в моей жизни, даже во время моих грандиозных схваток с Листоном, Террелом, Паттерсоном.

Наконец мы добрались до дверей спортзала. Толпа, собравшаяся позади меня, была настолько огромной и плотной, что пришлось вызвать полицию с овчарками. Собаки с лаем кидались на толпу, чтобы как-то оттеснить ее.

— Где Джо Фрэзер? Мне нужен Джо Фрэзер!

Я начал дубасить кулаками в дверь.

— Открывай, Джо! Я знаю, что ты там. Открывай и встреть меня, как мужчина мужчину. Ты никакой не чемпион! Это я настоящий чемпион! Открывай, Джо!

Толпа подхватила меня.

— Открой дверь, Джо!

— Встреть его, Джо! Выходи!

Кто-то отпер дверь — мне кажется, это был Янки Дурхэм — и тут же нырнул куда-то прочь с дороги. Напирающая толпа тут же ринулась внутрь, оттеснив меня. Полиции пришлось помогать нам пробираться в помещение, размахивая дубинками и угрожающе покрикивая: „Назад! Дайте ему пройти! Назад!“

Джо был около ринга; он сидел на стуле, пробуя перчатку, надетую на левую руку, будто собираясь испробовать ее потом на мне. Я чувствовал себя прекрасно. Джо не отступил от задуманного. Я всегда буду его любить за это. Ведь какая была ему нужда во всей моей затее? Он был наверху, а я внизу. Он был признанным чемпионом. Я был вне закона».

Вы обратили внимание на то, что даже в такое тяжелое для себя время и в столь необычной ситуации Клей больше всего думает о рекламной шумихе, о рекламном скандале, о том, как бы любыми средствами привлечь к себе внимание, как сделать так, чтобы о нем ни на минуту не забывали.

А как вам нравится стиль автора книги «Величайший!»? В каждой фразе он любуется собой, в каждом предложении подчеркивает, какой он умный, сообразительный, какой он бессребреник. Но оставим на время все это в стороне.

Матч в спортзале Фрэзера в Филадельфии не состоялся. Немного покричав друг на друга, обменявшись угрозами и оскорблениями, боксеры, а вместе с ними и публика разошлись по домам. Все печатные органы, радио и телевидение сообщили о том, что провести матч помешала полиция. Через два месяца после этого губернатор штата Флорида Клод Кирк заявил, что сделает все от него зависящее, чтобы этот матч состоялся.

Губернатор Флориды краснобайствовал в печати и по телевидению:

— Я полагаю, что мистер Фрэзер довольно легко расправится с мистером Клеем, что послужит доказательством вполне справедливого лишения Клея титула чемпиона.

Однако очень скоро, буквально через несколько дней, тот же Клод Кирк, столь смело рекламировавший свою решимость провести бой, категорически отказался поддержать инициативу нескольких менеджеров по организации матча Клей — Фрэзер.

— Я надеюсь, что в пределах нашего штата, — сказал он, — этот бой не состоится.

Никак правительственные инстанции США не хотели возвращения Клея на ринг. Ведь его имя, его деятельность связаны с борьбой против расовой дискриминации, с усилившимся движением против грязной войны во Вьетнаме. В январе 1970 года Клей хотел провести бой, сбор от которого должен был поступить в фонд помощи детям негритянских гетто. Но и этот матч с благотворительной целью был запрещен так же, как была запрещена подобная встреча с участием Клея в Калифорнии в 1968 году.

Пока адвокаты Мохаммеда Али оспаривали приговор техасского суда во всех возможных инстанциях, Клей не оставлял попыток вернуться на ринг, продолжал свой неравный бой с официальной Америкой. Его престиж среди прогрессивных американцев возрастает, его антивоенная и антирасистская позиция опирается на все более широкую поддержку левых сил в США. Все больше людей выступают в защиту Клея и требуют пересмотра приговора. Как писал обозреватель американской газеты «Дейли уорлд», «в том углу ринга, в котором оказался зажат официальной Америкой Кассиус Клей, больше его сторонников, чем думают его преследователи».

Если раньше в Клее видели всего лишь клоуна, то сейчас он превратился в «угрозу национальной безопасности». Он перепугал так называемое молчаливое большинство Америки своими резкими высказываниями против грязной вьетнамской авантюры — жесточайшей кровавой войны американских милитаристов. В США, в стране, которая провозглашает свободу мнений и «индивидуальную порядочность», но не терпит инакомыслия, отказ Клея идти вместе с толпой был воспринят как нечто из ряда вон выходящее. Его жест был вызовом обществу, трусливому, лицемерному, благополучному и сытому, и мещанская Америка не могла простить спортсмену-негру, пусть даже феноменальному, такой смелости.

Но прогрессивные силы в Америке все чаще стали поднимать голос в поддержку