Идол липовый, слегка говорящий - Николай Бахрошин

– Некоторые, говорят, ключами открывают, – вставил Саша.

Апостолы спецназа одновременно посмотрели на него с жалостью профессионалов, разглядывающих поделки любителей.

Рычаг действительно был. Сейчас он его заметил. И картинка при нем, вполне показательная картинка. Остается удивляться, как он сразу его не увидел, загипнотизированный бронебойной мощью крупнокалиберного оружия. К которому рефлексирующие мужчины относятся особенно трепетно, так, кажется?

Он чувствовал себя смущенным. Действительно, развоевался, как пьяный перед запертым туалетом…

– Разумеется, – продолжил Павел. – Но ключи – это тоже прошлый век. Есть куда более хитрые способы…

– Господа, господа! – с бесцеремонностью красавицы прервала Алька их содержательную беседу. –

А можно все-таки у вас спросить?

Спросить было можно. Для нее – все, что угодно, галантно уверили оба экс-геолога. Потому что красота не только спасет мир от самого себя, но еще и себя пронесет через все жестокости оного, не коснувшись крылом, – загнул, поднатужившись, Павел. Красота – не только страшная сила, но и абсолютное, как полный капут, оружие, – дополнил Петр.

Красота довольно плавилась в лучах собственной славы, но по-прежнему недоумевала. «Куда они попали? Куда делись их остальные спутники? Что это за странное подземелье? И что здесь вообще происходит?» – вопрошала она, с женской непоследовательностью чередуя вариации одних и тех же вопросов.

Петр и Павел отвечать не спешили. Оставаясь галантными – этого не отнять, они ухитрились не ответить ни на один из ее вопросов, толкуя при этом о неких тайнах, к которым нормальным людям лучше не прикасаться, чтоб не спятить. Павел обмолвился было, что когда-то, в бородатые времена, здесь проводились испытания секретной военной техники, основанной на иных принципах, нежели нынешняя, но Петр пресек его откровения строгим взглядом.

Даже Алька поняла наконец, что большего от военных мужчин не добиться. Государственные тайны опутывали их, как паутина мух. Работа такая…

– Ну бывай, журналист! Держи краба! – сказал Петр.

Саша с силой пожал его широкую ладонь, крепкую, как тиски.

– И вам, красавица, не хворать! Берегите себя, – пожелал Павел, тоже пожимая Сашину руку.

– А вы куда сейчас? – рискнул спросить Саша.

– Мы – туда, – коротко сказал Петр, кивнув в сторону темнеющего тоннеля, где до сих пор копошились паукообразные МРМы. Мерзкие, но безобидные.

– У нас здесь работы – непочатый край, – добавил Павел.

– Понятно…

Да, в общем и целом, подумал Саша, понятно. Господа спецназовцы большего не скажут даже под угрозой расстрела. Тайны нетрадиционных технологий? Тоже понятно. С точки зрения журналистики, может, и следовало кинуться за ними вдогонку, выяснять, наблюдать и подглядывать, вытаскивая неприкрытую правду на суд массового читателя… Но – не хотелось. Пусть уж массовый читатель по-прежнему жует сопли политновостей и дрочит на знаменитостей. Потому что лично он, Саша, уже сыт по горло Ващерскими тайнами, наелся по самую макушку, если не сказать – тыковку… Бродит по этой странной земле уже, кажется, целую вечность и до сих пор мало что понимает…

* * *

Выйти из бункера оказалось до смешного просто. Дерни за веревочку – дверь и откроется. Как в сказке со счастливым концом.

Открылась, правда, не совсем дверь. Когда Саша потянул за рычаг, целый кусок стены, изъязвленный его бронебойными, отъехал в сторону, открывая проход наружу. Они вышли, точнее выбежали, и бетонный массив, покрякав и погудев, снова вернулся на место. Оглянувшись, они даже не сразу увидели место разлома, так все плотно пригнано и замаскировано.

Да, технологии параллельные, подход стандартный, пятнисто-защитный…

На воздухе, на природе, на вольном ветерке и ласковом солнышке было хорошо. Это ли не счастливый конец? По крайней мере счастливая запятая посреди непростой истории… Хорошо было! Правда, хотелось не просто есть, а откровенным образом жрать, но все хорошо никогда не бывает. Это аксиома, как сказала бы Алька.

Места, где они оказались, были безлюдные и живописные. Тайга раскинулась по холмам во всей своей первозданности. Присутствия человека с его техногенным энтузиазмом вокруг и около не наблюдалось. Внизу, между каменистыми утесами, бурно журчала и пенилась узкая и быстрая речка. Через нее был перекинут хлипкий с виду подвесной мост, покачивающийся от мелкого ветерка. Только мост напоминал о том, что где-то еще существует цивилизация. Очень ненавязчиво напоминал, выглядел он таким старым, что сам казался частью пейзажа…

Через четверть часа Саша уже лежал на берегу речки в чем мать родила, отогревался на солнце после холодного, почти обжигающего купания. Алька все еще плескалась в воде у берега. Охала и повизгивала от холода, но мужественно смывала с себя подземную грязь и копоть. Саша с удовольствием наблюдал за ней, любуясь ее гибким телом. По сути, он первый раз по настоящему увидел ее обнаженное тело. Ее кожу покрывал ровный золотистый загар, на фоне которого полоски бикини – аккуратные, незагорелые груди с острыми, выпуклыми сосками и гладкие, ровно-округлые ягодицы, упруго вздрагивающие при каждом движении, – смотрелись особенно трепетно. Впечатляющее зрелище, от которого всё мужское естество начинает мелко вибрировать от радости. Адам и Ева, мужчина и женщина среди первозданной природы…

Он почувствовал, что снова хочет ее. И снова, и снова, и снова…

* * *

– Нет, не чувствую, – жалобно сказала Алька. – Опять не чувствую.

– Совсем ничего? – участливо спросил он.

– Совсем. Понимаешь, Сашенька, совсем! Абсолютно! Я же тебе говорила, что я фригидная!

– Ну, подожди…

– А чего ждать? Чего ждать-то? И так все ясно, – уныло тянула она. – Ну если хочешь, я тебе руками все сделаю. Или губами, я умею… Я даже постонать могу и поохать, я научилась…

Она – красивая и желанная! Рядом с ним, только протяни руку! И ничего!

Похоже, Саша начинал понимать ее мужа, подавшегося от отчаяния в косоглазый гарем. Очень хорошо понимать, даже сочувствовать ему, бедолаге… Да, рядом, да, протяни руку, и она не отстраняется от его рук, скользящих по гладкой коже. Мужественно терпит чужие прикосновения. Но в том-то и дело, что только терпит, чувствуется, это сразу чувствуется. Резиновая кукла тоже терпит многое, только у нее, куклы, это получается куда естественнее. Без напряжения в глазах и закушенных от отчаяния губ.

Адам и Ева… Голый мужик среди первозданной природы лупцует голую женщину, а та все равно не возбуждается. Как праматерь, еще не постигшая сладость греха.

– Подожди, давай разберемся… Ведь было же в подземелье…

– Было.

– Определенно – было! – нервничал он, не понимая ее вернувшегося бесчувствия. – Нужно только понять, что там было такого, чего здесь нет, какой-то момент, который мы упускаем, Алька… Понять – и все наладится… Только понять… Всего лишь понять…