Мораторий на крови - Марк Фурман

— Вы меня откровенно заинтриговали, — улыбнулся Левитин, разливая коньяк в невысокие изящные бокалы. — Что ж, выпьем, Ниночка, за встречу, перекусим, чем бог послал. Не возражаете, если включу негромкую музыку?

Нина не возражала. Как-то незаметно, впрочем, и без особых угрызений совести, она попала под обаяние этого, как она была наслышана, весьма популярного и до сих пор холостого столичного литератора. Вскоре, подогретые элитным итальянским коньяком, раскованные и довольные друг другом, они оказались в постели. Едва разгоряченный Левитин, отнюдь не чувствуя угрызений совести перед Папушей, приступил к активным действиям, обнимая нетерпеливое от желания тело Нинель, в прохожей прозвучал протяжный звонок.

Накинув парчовый, в желтых драконах халат, Левитин подошел к входной двери, глянул в окошко видеокамеры. На лестничной площадке он увидел трех мужчин в камуфляжной форме, у одного разглядел погоны полковника.

— Кто и по какому вопросу? — стараясь оставаться спокойным, спросил он.

— Откройте, господин Левитин, — в переговорном устройстве прозвучал приглушенный голос. — ФСБ, второй оперативный отдел.

Отворив обе двери, внутреннюю и наружную, Левитин впустил нежданных гостей. Полковник представился:

— Заместитель начальника оперативно-следственного отдела ФСБ Сергей Михайлович Колесников. — Показав Левитину служебное удостоверение, он достал бланк с санкцией прокурора на обыск.

— Я протестую, — взволновался Левитин. Капли пота выступили на одутловатом покрасневшем лице. — Позвольте вызвать моего адвоката.

— Ваше право, — согласился полковник. — Только после того, как будут проведены следственные действия и вы дадите свои показания. Приступайте, ребята — распорядился он подчиненным.

— Но я не один, — растерянно произнес Левитин. — У меня сослуживица по работе, мы только успели перекусить…

— Ее мы задерживать не станем, — заверил Колесников. — Пусть ваша знакомая предъявит документы.

Уже успевшая одеться Нина вышла из спальни в гостиную, нарочито раскованно, закинув ногу на ногу, села в кресло.

— Вы интересуетесь документами? — обратилась она к Колесникову и, открыв сумочку, достала паспорт.

— Анатолий, — распорядился Колесников, — перепиши все данные на гражданку Бойко. — Адрес, место работы, домашний и служебные телефоны.

— Пройдемте в мой кабинет, — предложил несколько успокоившийся Левитин. — Там и отвечу на ваши вопросы, но протокол подпишу в присутствии своего адвоката. По профессии я свободный художник, литератор, или, как в народе говорят, писатель.

И тут, когда они сели напротив друг друга, а Колесников достал из папки бланк протокола допроса, в кабинет вошел Анатолий с пакетом Папуши в руках.

Нинель, как все ее звали в централе, давно дружила со стоматологом Печерской. Так сложилось, что, поскольку зубы у Нинель с детства были «не очень», ей не раз доводилось бывать в стоматологическом кресле. Печерская — женщина общительная, без комплексов и, как принято говорить, дама раскованная, была рада их близким отношениям. Все-таки, как лицо, приближенное к «трону», секретарша начальника тюрьмы была в курсе всех событий, конфликтов, скандалов и сплетен столь грозного учреждения. Она первая узнавала о поощрениях и выговорах, премиях, повышении зарплаты, могла при случае, пользуясь своим статусом, ввернуть Папуше нужное словцо.

В беседах между собой подруги, уединившись в узкой комнатке-пенале стоматологического кабинета, иногда в «закулисье», примыкающем к кабинету Папуши, баловались кофе, который обожали, а то и почти всегда имевшимся в наличии коньяком, обменивались последними новостями.

И средь женской болтовни о нарядах, семейных делах, перемывания косточек всем и вся, посещений раз в неделю бассейна и сауны, часто велись разговоры и о мужчинах. В основном о двух любовниках, то есть Папуше и Благове. Обсуждались взаимоотношения с ними, увлечения мужиков, их друзья, подарки, которыми они их одаривали, вплоть до самого интимного — постели. Это придавало перцу дружбе двух Нин, еще более сближало между собой.

Выходило, что в сексуальном плане Благов лидировал, все-таки он был моложе Папуши на целых восемнадцать лет. С этим Нинель как-то мирилась, хотя в разговорах с Печерской тет-а-тет порой интересовалась стимуляторами мужской потенции. Ведь подружка, как врач, была в интимных делах осведомлена лучше ее, к тому же черпала полезную информацию от уролога централа Калюжного.

Лишь одно в разговорах Нин омрачало их взаимоотношения. Папуша и Благов весьма прохладно относились друг к другу, проще говоря, как кошка с собакой, не ладили между собой. И причиной взаимной неприязни было нежелание начальника централа продвигать молодого амбициозного офицера по служебной лестнице. Так и ходил подполковник в дежурных по тюрьме, тогда как более молодые, чем он, сотрудники уже поднялись до замов, начальников отрядов, а учившийся с ним в юринституте Аркадий Мельник уже с год как был переведен в Москву. Не помогали и просьбы Нинель, которая пыталась воздействовать на Папушу. Начальник централа всякий раз грубо обрывал ее, требовал не вмешиваться не в свои дела и «знать свой шесток».

Как-то год назад Нинель неожиданно предложила Печерской передать за большие деньги одному из заключенных упаковку сильнодействующего наркотика. После колебаний, двух дней раздумья, та согласилась. Заключенным, севшим в стоматологическое кресло Печерской, оказался террорист-смертник Дамзаев. Правда, и цена за десять таблеток, спрятанных за марлевой повязкой на лице, оказалась поистине царской — 15 тысяч долларов.

Когда она захотела поделиться с Нинель, та заметила:

— Свою долю, подруженька, я получила. Хватит слетать в теплые края, позагорать, подлечиться и стоящего мужика, если подвернется, за свой счет даже в ресторан сводить.

Поэтому, что скрывать, Печерская с нетерпением ждала исполнения смертного приговора по Дамзаеву. Расстреляют — и концы в воду… Но позавчера Благов сообщил ей, что маньяка расстреляли, а благодаря мораторию и отсутствию единственного патрона к пистолету у Пелипенко террорист уцелел. Потом его свои же хотели подорвать, впрочем, безуспешно, а дальше Дамзаева отправили не то на Соловки, не то на вологодский «Пятак».

Может, Нинель прояснит ситуацию? Ведь наверняка наркотики, переданные ему, он давно употребил, поэтому, наверное, и был записан к ней, стоматологу, на прием в начале следующей недели.

После роковой осечки, когда, осуществив акцию по Милославскому, Ивану Пелипенко не хватило патрона для расстрела террориста, приказом Папуши он был отстранен от службы. Уехав в деревню и снимая стресс традиционным русским способом, Иван Афанасьевич втайне надеялся, что начальство, памятуя о его прошлых заслугах, ограничится служебным несоответствием или строгачом. Но на следующий день его вызвали в централ, сообщив об увольнении в связи с выходом на пенсию.