Малый ледниковый период. Как климат изменил историю, 1300–1850 - Брайан Фейган

Вулканологи зафиксировали более 5560 случаев извержений вулканов с момента окончания последнего ледникового периода. Извержение Тамборы было одним из самых мощных и превзошло даже извержение вулкана Санторин в 1450 году до н. э., которое, возможно, породило легенду об Атлантиде. Объем выброса пепла при этом был в 100 раз больше, чем при извержении вулкана Сент-Хеленс в штате Вашингтон в 1980 году и вулкана Кракатау в 1883 году. Извержение Кракатау было первым, которое тщательно изучали исследователи. Как выяснилось, оно на 15–20 % снизило количество прямого солнечного освещения на большей части поверхности земного шара. Значительно более масштабное извержение Тамборы, которое пришлось на десятилетие высокой вулканической активности, имело еще более серьезные последствия в период, когда глобальные температуры и без того были ниже нынешних.

Расположение вулканов в Юго-Восточной Азии.

Между 1812 и 1817 годами произошло по крайней мере три крупных извержения вулканов: Суфриера на острове Сент-Винсент в Карибском море в 1812-м, Майона на Филиппинах в 1814-м и Тамборы годом позже. Все они оставили в стратосфере густой шлейф пыли. Кракатау дал ученым базовое значение для оценки уровня загрязнения воздуха вулканическими отходами. Если 1883 году был присвоен индекс 1000, то между 1811 и 1818 годами он приближался к 4400. Еще несколько мощных извержений с 1835 по 1841 год привели к индексу 4200 и дальнейшему похолоданию.

Плотная вулканическая пыль на больших высотах уменьшает прозрачность атмосферы, что ведет к экранированию солнечной радиации и снижению температуры земной поверхности. Эти последствия можно отследить по всей планете. Измерения, проведенные после извержения Кракатау в 1883 году, показали, что среднемесячный уровень солнечного излучения был на 20–22 % ниже обычного значения между 1883 и 1938 годами. Хотя недостаток прямого солнечного света и тепла отчасти компенсируется рассеянным (диффузным) излучением, отклонение уровня поглощаемой Землей солнечной энергии всего на 1 % может изменить температуру на ее поверхности на 1 °C. В зонах рискованного земледелия, например на севере Скандинавского полуострова, эта разница может стать критической.

Снижение уровня солнечной радиации ведет к ослаблению зональной циркуляции в северных широтах и смещает обычные пути западных циклонов ближе к экватору. Субполярный пояс низкого давления смещается на юг. В умеренные северные широты приходит холодная и пасмурная весна, приносящая больше штормов, чем обычно. Устойчивая вулканическая активность может иметь серьезные последствия. Грандиозные извержения 1812–1815 годов способствовали смещению субполярной зоны пониженного давления в середине лета к 60,7° северной широты, что на целых 6° южнее, чем в период между 1925 и 1934 годами.

* * *

Для многих европейцев 1805–1820 годы оказались самыми холодными за весь малый ледниковый период. Снегопад на Рождество стал обычным явлением после 1812 года. Родившийся в том же году писатель Чарльз Диккенс вырос в самое холодное десятилетие, которое Англия видела после 1690-х. Его рассказы и «Рождественская песнь», вероятно, во многом основаны на его детских впечатлениях. Долю ответственности за похолодание несут вулканы. Пепел Тамборы, задержавшись в атмосфере над большей частью планеты на целых два года, вызвал необычную погоду. Двухдневная метель в конце января 1816 засыпала Венгрию коричневым и розовым снегом. Жители Таранто на юге Италии, где и обычный снег был редкостью, были напуганы красными и желтыми снежными хлопьями. Красный, коричневый и голубоватый снег выпадал в апреле и мае в Мэриленде. Пыль повсюду висела сухим туманом. Английский викарий писал: «В течение всего сезона солнце каждое утро вставало как бы в клубах дыма, красное и тусклое, давало мало света и тепла и садилось вечером в густой туман, почти не оставляя следов своего прохождения над земной поверхностью»[216].

Год 1816-й сразу стал известен по обе стороны Атлантики как «год без лета». В Западной и Центральной Европе обильные дожди сочетались с аномально низкими температурами в течение всех месяцев вегетационного периода. Это лето в среднем было на 2,3–4,6 °C холоднее, чем обычно. Июль на севере Англии стал самым холодным за 192 года наблюдений. Растущие посевы оказались побиты градом и грозовыми ливнями. Лондонская газета «Таймс» 20 июля отмечала, что «если нынешняя сырая погода сохранится, посевы неизбежно полягут, и результаты такого бедствия в нынешнее время станут губительными не только для фермеров, но и для всего народа»[217]. В графстве Кент, одном из самых теплых регионов Англии, скудный урожай пшеницы был собран 13 октября, а не 3 сентября, как обычно. Зерно было «настолько отсыревшим, что не годилось для немедленного употребления»[218].

Европа еще не успела оправиться от войн и экономической блокады. Повсеместная безработица, вызванная сокращением производства во время войны и демобилизацией тысяч солдат и матросов, уже заставила голодать многие бедные семьи. Вскоре из-за плохого урожая цены на зерно и хлеб оказались для них слишком высоки. Урожайность английской пшеницы в 1816 году была самой низкой за период 1815–1857 годов, в то время как на еду уходило две трети бюджета рабочей семьи. К счастью, в Англии значительные запасы зерна, оставшиеся с прошлого года, некоторое время позволяли сдерживать рост цен на хлеб.

Во Франции «невозможно было есть хлеб – он прилипал к ножу»[219]. В целом по стране после холодного лета с повсеместными наводнениями и градом урожайность зерновых была вдвое ниже обычной. Сбор винограда начался примерно 29 октября – это самая поздняя дата за многие годы. В Вердене виноград не созрел вовсе. Более развитая, чем поколение назад, транспортная система облегчила положение многих районов, и нехватка продовольствия все же не переросла в массовый голод. В деревнях и селах цены на хлеб резко выросли, но в Париже они удерживались на низком уровне благодаря государственным субсидиям.

В отдаленных и горных районах погода быстро ухудшалась. На юге Германии в 1816 году погиб весь урожай, так что к следующей зиме наступил «настоящий голод… насколько это еще возможно на том уровне цивилизации, на котором мы находимся». Автор этих слов – Карл фон Клаузевиц – описывал бедные деревни и провинциальные городки, где «скрюченные фигуры, едва напоминающие людей, бродили по полям, выискивая еду среди неубранного и уже полусгнившего картофеля, который так и не успел вырасти»[220].

Средняя летняя температура в Женеве, неподалеку от которой на вилле Диодати поселился, оставив жену в Лондоне, английский поэт лорд Байрон, была самой низкой с 1753 года. Убежище Байрона на берегу озера посещало множество гостей, среди которых были Перси Биши Шелли и его жена Мэри. Из-за холодной погоды всей компании пришлось сидеть в доме и развлекать друг друга разными историями. (История Мэри впоследствии превратилась в знаменитый роман «Франкенштейн».) Но вокруг этого туристического места царил голод. Цены на зерно и картофель выросли втрое, более 30 тысяч швейцарцев остались без работы и без хлеба. Бедняки ели щавель, исландский мох и кошек. На улицах Цюриха было так много детей и взрослых, просивших милостыню, что 1817 год вошел в историю как «год нищих». «Они держатся за счет частной и государственной благотворительности, а также раздачи дешевой похлебки»[221]. Власти принимали меры и импортировали зерно из Ломбардии и Венеции. Но слишком часто драгоценный груз доставался разбойникам, поджидавшим на горных перевалах или на озере Комо. Преступников, осужденных за поджоги и грабежи, казнили, воров били кнутом. Три женщины были обезглавлены за детоубийство; быстро росло количество суицидов.