Калямбра - Александр Покровский

Боже ж ты мой! Уже весь мир знает, что только русские бросают своих.

* * *

Человек служивый здесь, в России, должен понимать, что только от его умения и зависит его жизнь. Ему надо, наконец, сказать: «Тебя никто не будет спасать. Наоборот, если ты в этой стране спасешься сам, то придет дядя прокурор и оценит, так ли ты при своем спасении защищал Отечество, как ему, этому дяде, хочется. А сломаешься – заменят, как винтик. В лучшем случае железку на грудь повесят. В худшем – так зароют. Пойми, тут в цене мертвые, а не живые. Тут любое количество положат просто так. Походя. И унижать тебя будут. Это обязательно. А теперь скажи: готов служить? Если готов – служи, но обо всем этом помни. Это Россия. Тут по-другому не бывает».

* * *

Моя жена иногда спрашивает быстрее, чем успевает подумать. Смотрим телевизор. Там упоминается Росинант.

– А Росинант это чья лошадь, Вронского или Македонского?

– Росинант – это лошадь Пржевальского! – говорю я. – А у Македонского был Буцефал, что в переводе с родного языка Александра Филипповича означает «фалл в бутсах».

* * *

В рассказе «Авария» все стилизовано под записи в вахтенном журнале. Действительно, взяты настоящие записи из журнала и по ним воспроизведена картина того, что люди все делают вроде правильно, а получается ровно наоборот.

Почему так получается? Потому что у них идет борьба с собственной автоматикой. Матрос выключением одного тумблера заблокировал им автоматику, и она теперь все время отрабатывала на «всплытие» (задирала нос), поскольку, что бы она ни делала, по приборам получалось, что дифферент не уменьшается, он всегда был «1 градус на погружение». Люди вмешиваются: они начинают перегонять в нос воду (кстати, не в носовые ЦГБ, а в специальные дифферентовочные), а автоматика отрабатывает свое, поскольку ей сигнал идет, и нос продолжает задираться. И вот он уже 15 градусов на корму, и центральный вдруг подумал, что у них вода в корму поступает, потому что непонятно, почему они не могут справиться. Дифферент между тем уже 30, потом 35 градусов. Валится защита реактора. Теперь лодка останавливается, но она же дифферент держит не только автоматикой и действиями людей, а еще и скоростью, которая падает до нуля. И как только скорость падает до нуля, после пузыря в корму и окончательной остановки хода, нос валится, как подрубленный, теперь у них уже дифферент не на корму, а на нос, несмотря уже ни на какую автоматику. Они без хода проваливаются на глубину 100 и более метров.

Положение спасает старшина команды трюмных. Пока лодка то вставала почти на попа, то зарывалась носом, была такая минута, когда она была на ровном киле, и в это время он успел добраться до пульта и продуть все группы ЦГБ – лодка пулей вылетает на поверхность. Все! Потом все во всем разбираются медленно.

* * *

Олежка Маслов умер. Инсульт. Осиротели мы. Тот самый Олежка, который есть в «Системе». Эту книгу он застал. Он все спрашивал про нее: «А, правда, что Саня Покровский написал там, что я не способен ничего украсть?»

А потом ему достали книгу, и он все прочитал сам.

Теперь вот нет его. Он только квартиру в Воронеже получил и почти сразу умер.

* * *

Это была змея. Большая, зеленая. А морда у нее была светло-зеленая, от чего казалось, что она даже светится, что ли. Она возникла у человека, стоящего напротив меня за спиной, пружиной распрямившись над его головой. Потом я каким-то загадочным образом ее схватил руками и ощутил, какая она сильная. Будто в руках у меня заходил стальной трос. Причем такое было впечатление, что у нее два тела – одно вставлено в другое, потому что, когда я сжимал внешнее, внутреннее успевало вывернуться.

И вот я понял, что я ее не сдержу. В этот момент ее морда оказалась на уровне моих глаз. Она вывернулась из моих рук и бросилась мне в лицо. Я отпрянул, ударился головой о стену и… проснулся.

* * *

Ох, «Курск», «Курск»! У меня не было таких откровений, как у адвоката Кузнецова. Я описал события только на основе элементарной логики.

Конечно, они видели взрыв. Даже если предположить, что они находились от «Курска» на 40 км (видимость 20 миль, то есть примерно 40 км). Но, думаю, дистанция была ой как короче.

Все из-за учебной торпеды. Ею не стреляют на такой дистанции. Должно быть сближение. И существенное. 45-6-7 миль – это реально. То есть – взрыв произошел на глазах у публики. Только публика глаза-то отвела.

И еще. Никто из подводников не пишет никаких записок, пока верит в то, что выйдет. Плохая примета. Значит, не верили, если писали.

И еще. В каждом отсеке есть по два аварийных фонаря. Их питания хватает на 48 часов. Вот вам и 2-е суток, а потом в потемках писали записки.

Выйти методом свободного всплытия можно и без всяких шлангов.

Хотя бы можно попытаться это сделать.

Подорвать крышку люка воздухом. Готовится люк (отдаивается и держится он только внешним давлением, на защелке), потом растягивается тубус (это резиновая рубашка на люке), чтоб воздушная подушка была побольше, потом люди в СГП становятся вокруг люка, потом дается воздух в отсек. За минуту надо повысить давление до 7,5–7,8 атм (над люком по манометрам 74 метра). Крышку люка должно сорвать (на нее усилие получается более 3-х тонн). Вода войдет в люк и отсек и остановится на уровне нижнего края тубуса. Ныряй под него и выходи. Все выходят за одну минуту. При таком выходе кессонная болезнь не наступает.

Реально это? Реально. Риск, конечно, но это лучше, чем ждать спасения от государства. П. и компания даже эпроновские выгородки не задействовали. Да они и не знают, что это такое.

Какая там, к черту, спасательная операция? Уморили людей. И стуки они слышали от ребят, и все прекрасно понимали.

Слов нет.

Надо говорить или о великой подлости, или о великой безграмотности.

А может, и о том, и о другом.

* * *

Когда подъезжаешь к Москве по железной нашей дороге, то там все овраги и овраги, а потом все заборы, заборы, гаражи.

На одном заборе видна надпись, конечно же, красным «За Родину!», а под той надписью, видимо, какой-то беспризорный самосвал вывалил мусор – груда банок, пластика, бумажек, всякой дряни – и именно в этот момент грянул гимн.

Гимн Москвы.

Его всегда играют, когда поезд подползает к столице.

И вот сочетание «Родины», мусора и гимна натолкнуло меня на мысль, что такие надписи пишут потому, что не хотят изменений.

Ведь понятие «Родина» предполагает то, что ты вернешься через много-много лет на то памятное для тебя место, а там – вот она березка, как выросла сама, так и растет, и скамейка та же самая, и обшарпанный угол стены, и подъезд твоего дома, и перила без пролетов.

* * *

Цветы – это важно.

Встречал я как-то приятеля у метро.