Та, что разучилась мечтать - Юлия Монакова

в каждой приторно-сахарной фотке на аватарке

спрятаны крики о помощи, ожидание и хандра:

так в украденных морем подлодках стучат о любви морзянкой…

(Полина Шибеева a.k.a. Pola)

Вик

Кома – это было хреново. Но всё же лучше, чем то, что я даже мысленно не хотел обозначать конкретными словами.

К счастью, снег ещё не растаял окончательно – он и смягчил падение. Слава богу, родители Сани жили на четвёртом этаже, а не на каком-нибудь восьмом или десятом. Но удар всё-таки получился ощутимым…

Лялька выпала из кухонного окна. Санин отец приделал с наружной стороны кормушку для птиц: Лялька обожала наблюдать, как всю зиму туда слетаются воробьи, снегири и синицы, смеялась, хлопала в ладоши, приплясывала от восторга… Забыл ли дед хорошенько запереть окно после того, как в очередной раз насыпал птицам корма – или Лялька сама как-то умудрилась его открыть, оставшись ненадолго без присмотра взрослых? Дело вполне могло кончиться уголовкой, поскольку классифицировалось как причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности. Главный идиотизм ситуации заключался в том, что наказание грозило прежде всего самой Сане, которая уехала из города и оставила Ляльку на бабку с дедом! Ведь согласно действующему законодательству, те были практически бесправны по отношению к внучке… Впрочем, сейчас главным для всех нас было другое – чтобы девчушка вышла из состояния коматоза и поправилась. А остальные проблемы мы решили бы вместе… по мере их поступления. Да вот только я почему-то уже не был уверен в том, что Сане нужно это моё “вместе”.

Весь полёт до Москвы она молчала. Словно окаменела – и снаружи, и внутри. Уж лучше бы билась в истерике, рыдала и проклинала весь свет… короче, хоть как-то выражала свои эмоции и выплёскивала боль. Но она молчала – а мне казалось, будто моё сердце рвут клещами. Слишком знакомым был этот потухший взгляд и маска равнодушного спокойствия на лице. Всё это я уже проходил много лет назад…

Я пытался с ней разговаривать, подбадривать, выдавать какие-то глупые банальные фразы в качестве утешения – потому что… ну что тут ещё можно было сказать? “Всё будет хорошо”, “я с тобой”, “держись, я верю, что Лялька справится”, “мы найдём лучших врачей” и так далее. Толку-то? Она всё равно меня совсем не слушала. Она была рядом – но не со мной…

Я нашёл её ладонь и крепко сжал, но в Санином лице не дрогнул ни один мускул. Она вообще никак не реагировала на моё присутствие. Впрочем, нет, реагировала – когда я попытался её обнять, она деликатно, но вполне недвусмысленно отстранилась. Вероятно, это нужно было трактовать как “не время и не место”. И это был хреновый, очень хреновый знак…

“Придурок, – сказал я себе, – не ищи сейчас никаких скрытых смыслов и тайных знаков в её поведении. У неё дочь в коме, болван! Ей сейчас тупо не до тебя!” Но на душе всё равно скребли кошки.

Лялька… её, конечно, было безумно жаль. Такая милая, славная, смешная и солнечная девчонка. То, что с ней случилось, просто не укладывалось в башке. Но я не лукавил, когда говорил, что собираюсь привлечь лучших врачей. Пока был жив Славка, мы с женой успели обрасти массой полезных знакомств в медицинских кругах… Я намеревался сделать для Саниной дочери всё, что в моих силах – и даже больше.

Но прежде всего… прежде всего я должен был позаботится о самой Сане.

Разумеется, знакомство с её родственниками я представлял себе немного иначе. Понятно, что сейчас им было не до светских реверансов со мной. Когда мы вместе с Саней приехали в больницу, во взглядах её родителей явственно читалось недоумение. Ну не мог же я отправиться домой и спокойно завалиться спать, а её оставить здесь. Было абсолютно пофигу, кто и что обо мне подумает. Если бы сейчас кто-нибудь попытался оторвать меня от Сани – от моей Сани! – я бы просто перегрыз ему глотку.

Чувствовал себя, конечно, всё равно совершенно по-идиотски – этакий чужеродный элемент… Особенно когда Санина мать негромко – но так, чтобы я непременно услышал, я готов был в этом поклясться – предложила:

– Санечка, может, отпустишь своего… знакомого? Это наше семейное дело, не стоит задерживать человека. Скоро придёт врач, он хотел поговорить лично с тобой…

Саня, похоже, даже не поняла, что ей сказали. Лицо её было абсолютно неподвижным, застывшим, словно маска.

– Простите, – вмешался я, – но мне хотелось бы остаться.

Подумал даже, что неплохо было бы демонстративно взять Саню за руку или обнять, чтобы сразу обозначить, ху из ху, но не решился – точнее, не был уверен в реакции самой Сани на подобную вольность.

На заплаканном лице её матери отразилась целая гамма эмоций: от неприязненного удивления до… я не знаю, ну не отвращения же? Очень похоже было на то. Господи, да что я такого сказал или сделал? Чокнуться можно…

– Вы что, – тихо произнесла она, буравя меня тяжёлым взглядом, – не понимаете, что у нас беда? Молодой человек, ваше присутствие здесь… довольно неуместно. Даже бестактно, если хотите знать!

– Наташ, ну ты чего… – тихонько пробасил Санин отец, явно испытывая неловкость за поведение своей супруги.

– Именно потому, что Саня мне не чужая, я и хочу остаться, – твёрдо сказал я. – Её проблемы – это и мои проблемы тоже.

На несколько секунд мать потеряла дар речи. Она даже рот приоткрыла от изумления.

– Саня, как это понимать? – наконец спросила она у дочери.

– Что? – рассеянно откликнулась та, даже не слушая её – она выискивала взглядом врача, который обещал вот-вот появиться, но почему-то всё не шёл.

– Насколько у вас с ним серьёзно?

Саня не ответила: похоже, снова банально не поняла вопроса, точнее – даже не вдумывалась в него. Мне пришлось взять ответственность на себя.

– Очень серьёзно, – ответил я как можно спокойнее. – Саню я люблю, и ваша внучка мне совсем не чужая. Лялька, к слову, мне тоже весьма симпатизирует…

Ещё не договорив эту фразу, я понял, что сморозил хрень. Дебил, твою мать! Видимо, от волнения мозги отключились. Тут ребёнок в коме и неизвестно, выживет ли в принципе, а я втираю, как она прекрасно ко мне относится… При упоминании о Ляльке Саня встрепенулась, глаза у неё сделались беспомощными и растерянными, как у ребёнка, а мать снова начала всхлипывать, утирая слёзы замызганным платочком.

– Александра Николаевна? – к Сане стремительно подошёл молодой мужчина – очевидно, Лялькин врач-нейрохирург. – Пройдёмте со мной, пожалуйста. Побеседуем…

– А дочь? Я могу увидеть свою дочь? – всполошилась Саня, беспомощно цепляясь за рукав его белого халата. – Почему меня к ней не пускают? Пожалуйста, можно мне сначала к Ляльке?

– Успокойтесь, – он деликатно высвободил свою руку. – Сначала мы с вами поговорим, а потом я провожу вас к дочери. Обещаю.

Не зная, чем занять себя на время ожидания, я бестолково топтался на месте, засунув руки в карманы брюк. Переодеться после свадьбы мы с Саней так и не успели – поехали в аэропорт сразу в чём были, наскоро собрав вещи. Я-то ещё ничего, а вот Саня была в ультракоротком белом платье, которое сводило меня с ума, точнее – начисто лишало рассудка, но в коридорах больницы смотрелось несколько странно и неуместно. Я представил на миг, как Саня сейчас разговаривает с врачом у него в кабинете, а тот пялится на её ноги и пускает слюни… но тут же обругал себя озабоченным болваном.