Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

Илья Арапов не мог далее сдерживать радость от встречи с почти родным человеком, выпалил какой-то по-ребячьи восторженной скороговоркой:

– А у меня, дядя Кузьма, и по сей день в глазах стоит, как ты постреленного драгунами сына Егорку на руках от рощи к Ромоданову несешь…

Есаул обеими руками схватил Илью за плечи – Петр Федорович, улыбаясь, отступил на шаг и дал знак атаманам не мешать односельцам – и в изумлении выговорил:

– Неужто?.. Это ты, Капитонов внук? Илейка? Ты, босоногий отрок?

Илья Арапов со смехом стиснул Кузьму Петровича, да так крепко, что тот охнул от неожиданности.

– Я, дядя Кузьма! Я! У того босоногого отрока уже и седина в рыжей бороде засветилась…

– Ох ты, господи! Надо же такому случиться! Встретились через двадцать лет, и где?

– Где? – первым опомнился Илья, встрепенулся. – Пред светлыми очами государя-батюшки размахались мы руками, как два петуха! Прости нашу глупость мужицкую, государь, право – одурели от радости! Да вить как не одуреть – столько лет ни одной родной души рядом…

И оба, не сговариваясь, пали на колени, склоняя повинные головы.

– Встаньте, встаньте, детушки, – засмеялся Петр Федорович. – Вины вашей здеся никакой нету. Глядя на вас, и мы с атаманами трохи порадовались. Порешил я, атаман Арапов, дать тебе в подмогу своего верного есаула Кузьму Петровича Аксака. Родной человек завсегда надежнее в деле да и в беде. Вот и держитесь таперича друг дружки. А мой вам наказ такой: завтра по рани, севши на конь, езжайте прямиком отседова на Сорочинскую крепость. Погодя самое малое время, как моя Военная коллегия даст мне на подписание имянной указ, я пошлю его тебе, атаман, вдогон. По тому указу тебе и иным атаманам, от меня посланным, и надобно поступать по всей строгости.

Петр Федорович сгреб густую бороду пальцами, на время задумался, не спуская строгих глаз с новоназначенного походного атамана. У Ильи Арапова мелькнула мысль отбить государю земной поклон и отпятиться к двери, но Петр Федорович не все еще сказал ему и иным:

– Уподобился я ныне, детушки мои, многоопытному сокольничему. Како тот своих зоркоглазых птиц, тако и я, государь анпиратор ваш истинный, выпущаю атаманов-соколов: летите в поднебесье! Летите по-над Русью, мои верные други, и бейте нещадно врагов наших помещиков и заводчиков! Бейте нещадно изменников своему государю! И не жалейте живота своего, добывая волю крепостному черному люду и угнетенному казачеству! Вы о государе своем, а я о вас ежечасно радеть буду, и в том наша сила неодолимая. С богом, детушки, езжайте!

Илья Арапов и Кузьма Аксак повалились государю в ноги, откланялись, покинули Военную коллегию. На улице, забыв надеть лохматый малахай, Кузьма Петрович не удержался, снова потискал Илью за плечи.

– Ну, атаман Илья Федорович! – громко проговорил он, не скрывая радости от нечаянной встречи. – Веди к своим казакам. Покудова ночь у нас в запасе, порасспросить тебя хочу о твоем житье-бытье за минувшие годы. Да и про себя да Михайлу Рыбку тоже есть чево порассказать.

Илья Арапов с неменьшей радостью отозвался:

– Идем, дядя Кузьма, познакомлю тебя с товарищами моими, а казаков твоих завтра увидим, перед походом… Сказывал мне твой давний знакомец беглый монах Киприан, что бежали вы из Ромоданова вместе, долго брели, а потом поправляли здоровье у беглых мужиков на глухой речке Чагре, в ските Теплый Овраг… А что с тобой дальше-то было?

Коротка для рассказов оказалась холодная зимняя ночь, и поутру, под отдаленный пушечный гром у Оренбурга, исполняя волю государя Петра Федоровича, отряд нового походного атамана Ильи Арапова начал поход на Самарскую линию крепостей и далее в северную сторону, до городов Ставрополя и Самары на великой реке Волге.

3

Ночью выпал снег. Не успев слежаться, он молочно-белой пеной разлетался от конских копыт, а под полозьями саней сминался в две сверкающие извилистые и неразрывные от самой Бердинской слободы ленты. Илья Арапов, а стремя в стремя с ним его помощники Кузьма Аксак и Иван Жилкин, ехали впереди конных казаков. За казаками в санях не отставали государевы ратники – недавние односельцы атамана да мужики из ближних к Араповке деревень.

На передних санях вольготно устроились в теплом сене Иван Кузнец да Гаврила Белый. Они все допытывали ехавшего с ними отставного гвардейского солдата, а теперь жителя самарского пригорода Алексеевска Горбунова, подлинно ли он встречал государя Петра Федоровича в бытность свою солдатом. Снова и снова выспрашивали, похож ли истинный государь на восковую персону, которую отпевали в Невском монастыре вместо бежавшего от смерти государя.

Алексей Горбунов кутал в поднятый воротник сухощавое лицо с крупным носом: шутили сослуживцы, будто нос тот бог семерым нес, а достался он одному Алексею! Впалые щеки и бритый с ямочкой подбородок хранили устойчивый летний загар от постоянных полевых работ, а продолговатые, по-калмыцки узкие глаза, вислые седые усы и плотно поджатые губы придавали Горбунову вид человека с диким и необузданным, как у степняков, нравом, хотя был он выдержан и незлобив.

Отставной гвардеец сверкал черными глазами, отгибал ворсистый воротник, отвечал своим надоедливым допытчикам односложно и нехотя: за три дня пути, что он в отряде атамана Арапова, верно уж раз десять пришлось поведать о том, как явился он к государю Петру Третьему, пал в ноги и дерзко испросил дозволения самолично удостовериться и передать пославшим его односельцам и сослуживцам бывшим: подлинно ли он объявившийся государь Петр Федорович, а не беглый донской казак Емелька Пугачев, как о том славят в церквях святые отцы, предавая его анафеме?

Государь властным словом успокоил зароптавших было атаманов да полковников, сам подошел к отставному гвардейцу, тронул за плечо, чтобы тот встал на ноги с колен, и сказал: «Я даровал волю дворянству тому с двенадцать аль чуть больше лет. А теперь дарую волю на вечные времена казакам да черному люду. Зри мне в очи, старый мой солдат, да объяви пославшим тебя: подлинный ли я ваш государь анпиратор?»

Поднял Алексей Горбунов взгляд на государя, и кровь в голову прихлынула – такая необоримая властная сила во взоре стоявшего перед ним человека! Кому еще от господа может быть дарована такая власть – единым взглядом покорять людей? Ну а что схожести совсем мало, так что за причина? Прежде государь укрывал волосы немецкими париками, бороду да усы стриг наголо. Скитаючись по Руси, пребывая постоянно средь казаков да беглых, ночуя на проезжих трактах в постоялых избах бок о бок с ямщиками да вчерашними беглыми колодниками, слов черного люда нахватался не менее, чем злых и неотвязчивых блох…

– Много муки перенесет пшеница до калача, тако и наш государь, покудова воцарится на троне, – закончил свой сказ Алексей Горбунов и уткнул лицо в воротник полушубка. Допытчики отстали, обороти внимание на своих начальников, которые в десятке шагов скакали впереди.

– Покудова хорошо идем, враг нам не чинит крепкого отпора. А может, прознав о нашей силе, бежит за Волгу, в снегу утопая? – пошутил Кузьма Петрович, поглядывая на атамана с теплотой во взгляде: все не мог изгнать из головы несовместимые, казалось, понятия: босоногий ромодановский отрок Илейка, бегавший с ребятишками на Оку раков ловить, и – государев походный атаман! Вздохнул, о себе подумал: «Боже праведный, а сколь самого помотало разными ветрами за эти двадцать лет! И где только не побывал, разве что у черта на рогах. И в бухарской неволе был, и на службе у киргиз-кайсацкого хана был, его посольство однажды от разбойного нападения спасал в шамских песках… А теперь вот казацким есаулом у государя состою. Эх, жаль давнего товарища Михайлу Рыбку да смелого казака Федора Погорского! Побил их, усмиряя недавний бунт на Яике, подлый генерал Траубенберг. В числе первых кинулись отбивать у солдат пушки, на тех пушках и полегли…»