Настоящее прошлое. И снова здравствуйте! - Роман Злотников

Оп-па, а у маршала, похоже, витают в голове мысли, схожие с мамиными. Ну на первый взгляд… И что мне делать? Сразу же дать понять, что ничего не будет? Тогда скорее всего на моей дальнейшей писательской карьере можно поставить крест. Ну как минимум на ближайшие десять лет. А это плохо. У меня на деньги, которые я смогу заработать писательством, появились очень большие планы… Ладно, пока паниковать бессмысленно. И вообще, вполне возможно, никаких подобных мыслей у него нет. Тоже мне нашелся «хороший жених» для маршальских внучек – ни кола, ни двора, ни связей… Ну а если и да, то попробуем стать просто «хорошим другом». Ну, если получится. Девочки в пубертатном периоде, который у них к тому же еще и начинается куда раньше, чем у мальчиков, такие… девочки!

Вечер прошел хорошо. В целом. А так, похоже, мысли у маршала в сторону меня и внучек реально были. Меня посадили между Юлей и Анаит, которые, хоть и смущались, но постреливали глазками в мою сторону. Особенно когда Амазасп Хачатурович произнес по-кавказски цветистый тост в честь «молодого дарования». Мне даже ради этого налили глоток вина. А когда я попытался отказаться, Аргунья Аршаковна объяснила, что в армянских семьях детям дают вино чуть ли не с трех лет.

– А раньше вообще, если у матери пропадало молоко, а ни коз, ни коров в семье не было и кормить младенца было нечем, то его кормили хлебом, размоченным в вине, – рассказала она.

Вот так я сделал первый шаг к будущему алкоголизму… шутка! Потом нас отправили на террасу генеральской дачи, где мы просидели часов до одиннадцати. На этот раз девчонки были поживее, чем когда нас отправили «поиграть» до ужина. И забросали меня миллионом вопросов. По итогу вышло, что больше всего я понравился Анаит, а Юлии и Инне, которые были мне по возрасту заметно ближе, не особенно. А потом нас отправили спать…

– Да что случилось-то?!

– Ты… ты… я думала, что мы… – Аленка запрокинула голову назад и часто-часто заморгала глазами, но слезы все равно потекли. Она несколько раз всхлипнула, а потом сердито вытерла глаза руками и горько закончила: – А ты… не звони мне больше. И не приходи. Никогда! – после чего резко развернулась и, обойдя меня, вошла в подъезд, гордо вздернув голову. Я проводил ее обескураженным взглядом и ошарашенно присел на лавочку. И вот что это сейчас было?

С момента начала публикации моей первой повести в газете «Пионерская правда» прошло почти десять месяцев, которые принесли очень много изменений в мою жизнь.

До того момента я в глазах моих одноклассников котировался не особенно. Да, спортсмен вроде как, но далеко не чемпион. А все потому, как наставительно говорил мне наш учитель физкультуры, что за многое хватался, но нигде не дошел до значимого уровня. Хотя кое в чем даже считался перспективным. Да, играет на гитаре, но «прогрессивная» музыкальная общественность нашей школы считала мою игру абсолютным отстоем. Как и, кстати, приблатненная. Потому что я играл не «The Beatles», не «Pink Floyd» и даже не «Аракс» с «Красными маками» на худой конец, ну или не «Мурку» с «По ту, по ту, по тундре, по железной дороге…», а какую-то муть про танки для старых пердунов или вообще военные песни. Вы только подумайте – молодой парень, а играет какую-то замшелую древность! Он бы еще какую-нибудь кадриль на балалайке бацал… А кроме того, я был «заучкой», причем, скотина такая, еще и списывать не давал. Ну и, до кучи, я коротко стригся и не носил клеш. Отчего самые занудные преподаватели нашей школы регулярно ставили меня в пример. И вот это как раз бесило всех больше всего! Потому что все – люди как люди, моде следуют, отчаянно сражаются с учителями за право носить длинные волосы и расклешенные брюки, дружно держа оборону непоколебимой, как греческая фаланга, стеной, а тут «предатель» своим полубоксом глаза всем мозолит, напрочь разрушая железный аргумент типа «все так носят»… Но меня «патлы» реально раздражали. Я всегда носил короткие стрижки. Нет, в прошлый раз в школе я тоже пытался следовать моде и отпустил волосы, но это увлечение быстро прошло. Уже в военном училище я сполна оценил прелесть короткой прически. И остался верен ей до старости. При короткой стрижке голова легкая, грязнится куда медленнее и моется просто… Да и вообще, общение со сверстниками меня чем дальше, тем больше напрягало. Уж больно разные у нас были интересы. Сами посудите, что может быть общего у, почитай, столетнего деда (ну если считать и мою прежнюю жизнь, и те годы, что я провел в этом своем новом старом теле) и пятнадцатилетних детей? Вот то-то… Так что, увы, в школе я был, так сказать, «нерукопожатым».

Нет, после случившейся в лагере эпатажной выходки с «Орлом шестого легиона» я месяца три-четыре покупался, так сказать, в лучах славы, но затем все закономерно вернулось на круги своя. Потому что базовые противоречия между мной и сверстниками никуда не делись. Отчего даже в нашем небольшом междусобойчике «колотящих по газетным подшивкам» к настоящему моменту также случилось несколько расколов. А если быть до конца откровенным – он просто постепенно даже не распался, а тихо сошел на нет. Потому что к настоящему моменту более-менее регулярно на нашу полянку прибегало человек восемь. Остальные разбежались… Кстати, как выяснилось, эти занятия мне сильно помогли в моих занятиях боксом. Нет, тренер говорил, что у меня, наоборот, «удар страшно исковеркан», и по большому счету оно так и было. Акцентированный удар у меня оказался едва ли не самым слабым в секции. Но зато обычные удары… Те из них, что большинство боксеров, так сказать, «советской школы» обычно наносили больше для зарабатывания очков, у меня оказались намного более сильными, приближаясь по урону к слабеньким акцентированным. Вследствие чего у меня сложилась весьма специфическая манера боя. Крайне неудобная для соперников. Хотя и не слишком зрелищная. У меня, например, очень редко получались нокауты или нокдауны, зато в результате моих «очковых» ударов противники к концу схватки оказывались настолько измочаленными, что едва передвигали ногами… Тренеру эта моя манера вести схватку отчего-то не слишком нравилась, и он раз за разом пытался «поставить мне удар», страшно бесясь, что это никак не получается, но, как бы там ни было, такой манерой я выигрывал две схватки из трех с равными и даже слегка превосходящими меня по уровню противниками. Но в чемпионы это меня вряд ли вывело бы. Да и какого-то выраженного боксерского таланта у меня так и не выявилось…

Однако после публикации я мгновенно превратился в, так сказать, звезду школы. То есть меня немедленно объявили «творческой личностью», которой было прощено все. Более того, все мои «выверты», ранее приводившие моих одноклассников в крайне озлобленное состояние, теперь воспринимались как присущая мне особая «индивидуальность» и объяснялись как вполне допустимое именно для «творческой личности» нежелание «следовать общей моде». Наоборот, за мной быстро признали право задавать свою, что выразилось в том, что уже через неделю человек пять из числа моих одноклассников и парней из параллельных классов взяли да так же забацали себе стрижки, в точности как у меня – под «полубокс»… То есть я мгновенно стал общепризнанной модной личностью. Так что все то отчуждение и даже пренебрежение, которое испытывали ко мне одноклассники, испарилось как дым. Меня хлопали по плечу, мной восторгались, за мной таскались целые хвосты «друзей и товарищей», девочки не только моего класса, но и всех параллельных, а также кое-кто из более старших и с полдюжины весьма развитых для своего возраста девочек классом младше начали вовсю строить мне глазки. Ну а учителя поощрительно улыбались и куда более рьяно ставили меня в пример. Более того, кое-кто из них даже начал слегка завышать мне оценки. Впрочем, этого особенно не требовалось. Я и так был тем еще «заучкой»-отличником.