Настоящее прошлое. И снова здравствуйте! - Роман Злотников

Короче, когда я набил двумя пальцами на пишущей машинке через копирку три экземпляра своей первой «нетленки», на мой будущий вкус вполне себе читабельной, и сунулся куда-нибудь ее пристроить, как мгновенно уперся в глухую стену. Бетонную! Как выяснилось, путь молодого автора в СССР был жестко определен массой инструкций, установлений и махровых традиций, соблюдаемых всеми бюрократическими структурами творческих организаций, учреждений и союзов, прямо-таки с истовой скрупулезностью. Причем девиз всех этих установлений и инструкций я бы определил как: «А чтобы жизнь медом не казалась!»

Так, здесь оказалось совершенно невозможно просто прийти с улицы с рукописью, напечатанной, как это требуется, в жестко установленных «размерениях» – тридцать строчек на страницу строго через два интервала и не более шестидесяти знаков в строке, и, если она будет одобрена, через некоторое время получить на руки книгу. Хрена! С тобой даже разговаривать не станут! Потому что сначала ты должен опубликоваться в какой-нибудь заводской или институтской многотиражке. Да не один раз, а несколько. Потом получить рецензию на свои публикации. Причем исключительно от члена Союза писателей или журналистов. Друг Федька из соседнего подъезда не подойдет, какой бы он ни был талантливый и с, так сказать, бойким пером.

Затем следуют публикации в региональной прессе. Сначала районной, а потом областной. И на них тоже нужно каким-то образом заполучить рецензии. Причем понятно же, что ни роман, ни даже повесть тебе не светит. Так что начинай, голуба, с фельетонов, статей и рассказиков. Причем желательно поменьше. Потому что у любого печатного органа есть свой штат сотрудников, которым тоже надо где-то печататься… Мне вот стало казаться, что огромное количество поэтов в сегодняшних местных организациях Союза писателей связано как раз с тем, что им-то публиковаться было проще всего! Стихотворения-то обычно по размеру не слишком большие. И в одной колонке их поместится несколько. Эх, надо было в поэты подаваться! Впрочем, это я просто со злости ерничаю…

Как бы там ни было – на уже изложенном дело не заканчивалось. Если ты все-таки хотел опубликовать книгу, то тебе предстояло взять еще один бастион – так называемые толстые журналы. Самыми авторитетными из них были «Москва», «Новый мир», «Нева», «Звезда», «Знамя» и некоторые другие. Впрочем, тут было немножечко полегче. Потому что кроме центральных и столичных такие же журналы имели и некоторые региональные отделения Союза писателей. Например, «Волга», «Агидель», «Сибирские огни». Хотя-я-я… в эти пробиться было даже труднее, чем в центральные. Члены местных отделений Союза писателей стояли вокруг них буквально стеной, и прорваться сквозь эту стену было сродни тому, как взойти на крепостную. Потому как все будущие публикации в этих журналах были заранее распределены и расписаны на годы вперед… Но даже если тебе удалось каким-то образом пройти все предыдущие препоны и добраться-таки до солидного толстого журнала, ну и твой текст оказался достаточно читабельным, то просто отдать твой текст на, так сказать, «почитать и оценить» опять-таки было невозможно. Потому что даже разговаривать с тобой в этом журнале стали бы только в том случае, если у тебя на твой текст имеется отзыв от кого-то из руководства местного отделения Союза писателей. Иначе даже в руки не возьмут, блин!

И только после того, как ты, так или иначе, последовательно преодолеешь все эти ступеньки, а также если твой труд, напечатанный в толстом журнале, был благосклонно воспринят критиками, можно было начинать надеться, что тебе могут одобрить издание книги. Но и это тоже еще был не конец. Потому что, прежде чем напечатать твою книжку, ее должны были сначала поставить в план издательства, а планы в СССР, как известно, пятилетние… Впрочем, это я уже слегка ерничаю. Но путь от первой публикации до первой книжки, как правило, занимал как раз пять-шесть лет. Отдай, как говорится, и не греши. А у кого и побольше… И никого это не волновало. Ведь сейчас было не особенно важно – популярен автор или нет и продался его тираж или завис на полках в книжных магазинах. Оклады и премии работников редакций и издательств от этого не становились ни выше, ни ниже. Потому что все издательства и редакции также были государственными предприятиями. Хотя некоторые формально могли числиться за общественными организациями. А куда деваться – все это инструменты идеологического воздействия на население, а идеологию государство держало в своих руках очень крепко. Так что и тарифную сетку, и все сопутствующие выплаты устанавливались «сверху». Вплоть до размеров авансов и гонораров в целом. Причем сейчас основной доход писатели получали не от роялти, а от аванса, который рассчитывался в зависимости от объема текста. То есть ни тираж, ни продажи были по большому счету неважны… гонорар за авторский лист составлял где-то от двухсот пятидесяти и до восьмисот рублей. Причем расценки не были особенно привязаны к востребованности и популярности писателей, зато напрямую зависели от таких факторов, как занимаемая должность в системе творческого Союза и лауреатство. Последнее также не слишком значительно было связанно с популярностью и продажами, а являлось прямым производным от благосклонности идеологического сектора ЦК КПСС. Так что, похоже, «толщина» книг большинства советских писателей была вызвана как раз тем, что чем больше авторских листов – тем весомее гонорар. Ибо даже маститым и обласканным дозволялось издать одну книжку в несколько лет, так что заработать на ней надо было столько, чтобы прожить эти несколько лет хорошо. Тиражи же… сколько скажут – столько и напечатают. Так что частенько случалось, что книг одного автора найти было практически невозможно, потому что они сметались с полок буквально за несколько дней, как, например, это практически всегда случалось с авторами, работавшими в жанре фантастики, зато книги другого, с точно таким же тиражом, – пылились на полках книжных магазинов годами. А чего заморачиваться – государство заплатит за все!.. В будущем такое было невозможно. К тому моменту все издательства уже превратились в коммерческие предприятия, живущие на то, что заработают сами. Так что первого бы мгновенно допечатали, потому что любое промедление – это потеря денег, а второму – резко урезали тиражи. Здесь же подобное творилось сплошь и рядом. Вследствие чего ситуация, как это случилось со мной в начале моей писательской деятельности, пришедшейся на середину девяностых, когда я просто пришел «с улицы» и предложил свою рукопись, здесь была просто невозможной! Максимум тебя мог завернуть издательский редактор того жанра или направления, в котором ты пишешь, как, например, это и произошло с моим первым романом. Но на второй мне сказали:

– Вы нас убедили, что с вами стоит попробовать поработать…

После чего у меня и пошло. А куда ребятам было деваться, если тираж моей второй книжки разлетелся в ноль буквально за неделю. Вследствие чего было мгновенно принято решение делать допечатку, которая вышла уже через пару месяцев. И так же быстро разлетелась… Здесь же подобное было невозможно. Потому что тиражи назначались по инструкции. Молодой писатель с первой книжкой – десять, максимум двадцать тысяч экземпляров, молодой, но уже как-то известный – пятьдесят. Замеченный и одобренный критиками – сто, а то и сто пятьдесят. Ну а мэры печатались гигантскими тиражами в сотни тысяч, а то и миллионы экземпляров. Немного особняком стояло издательство «Детская литература». Потому как детей в СССР любили и старались баловать. Вон даже черной икрой кормили в детских садах… Так вот, в «Детгизе», как его обозвала дама, которая мне все это поведала, даже первый тираж мог достичь ста тысяч экземпляров! Откуда она это знала? Так Изольда Соломоновна работала в Гостелерадио СССР. «Редактором и немножечко сценаристом», – как она сказала. У нее был участок в одном из садово-огородных товариществ на Красной Горке, в которых я торговал торфом. И она была одной из моих регулярных покупательниц. Ну и кому еще мне было свою рукопись показывать, как не ей? У меня больше никого из знакомых «творческих» работников не было. А она разнесла ее в пух и прах. Причем по большей части несправедливо. Я со своим пятидесятилетним писательским опытом это прекрасно понял. Хотя некоторые замечания были к месту. Я даже кое-что поправил… А потом еще и детально просветила по всем перипетиям того, через какие ступени вынужден пробиваться молодой писатель.