Крымская война - Алексей Трубецкой

Уильям Рассел посетил французский лазарет и так описал увиденное:

Хоронили умерших быстро, нередко тела поспешно и без какого-либо ритуала топили в море. Рассел продолжает:

А вот что пишет подполковник Эдвард Хэмли о телах, похороненных в море:

Болезни, смерть, тоска, апатия. Дисциплина падала. Прекратились регулярные упражнения, допускались послабления в форме, а к концу июля общим приказом по войскам было разрешено отпустить усы. В страхе перед холерой солдаты стали пить, полагая, что бренди предохраняет от заразы. «Пьяные забирались в собачьи будки или просто лежали в канавах под палящим солнцем, покрытые роем мух… Поведение многих солдат, как британцев, так и французов, граничило с безумием», — писал Уильям Рассел.

В конце концов на очередном военном совете объединенное командование решило, что дальнейшее пребывание в Варне не позволит сохранить боеспособность армии. Нужно было принимать срочные меры. Армия должна наконец сдвинуться с места. И воспоследовало единодушное решение: двигаться на Крым.

Важнейшее решение было наконец принято, и теперь все усилия сосредоточились на подготовке к вторжению. Насущной проблемой было отсутствие карт Крыма и слабое знакомство с прибрежной его частью. Поэтому первой задачей стало определение в непосредственной близости от Севастополя места, пригодного для высадки 60 000 солдат, 3000 лошадей и 130 тяжелых орудий. Вторая задача состояла в том, чтобы раздобыть необходимое количество лодок и плотов. Французы настаивали на поддержке операции тяжелой артиллерией, а это влекло за собой необходимость постройки плоскодонных лихтеров для доставки пушек с кораблей на берег.

Варна внезапно ожила — начались лихорадочные приготовления к отплытию. Всем не терпелось как можно скорее покинуть это место. Из Константинополя прибыло большое количество турецких малых судов, которые никогда прежде не покидали Босфора. Эти суда 15 метров в длину и 2,5 метра в ширину имели глубину погружения менее 30 сантиметров. Соединенные в пары и снабженные дощатым настилом, они превращались в плоты, способные нести 150 человек или два тяжелых орудия с орудийной прислугой.

Сначала только высшие офицеры знали о том, что целью похода является Севастополь. Слухи ходили разные — кто-то предполагал, что флот отплывает в Одессу, другие считали, что эскадры возвращаются в Портсмут и Тулон. Для большинства это не имело большого значения. «Уставшие от монотонной жизни в этой проклятой стране, измученные болезнями и утомительным бездельем», писал Рассел, все с радостью встретили известие о предполагаемом отплытии.

Двадцатого июля генералы Браун и Канробер в сопровождении опытных артиллеристов и инженеров взошли на борт «Ярости» и взяли курс на Крым, чтобы произвести разведку подступов к Севастополю, изучить береговую линию и наметить место для высадки. «Ярость» приблизилась к Севастополю под покровом ночи, около двух часов подошла на расстояние 1800 метров от береговых батарей и оставалась там до шести утра. Пока генерал Браун считал пушки, вахтенный офицер заметил какое-то движение в стволе одного из орудий, и через мгновение сквозь такелаж судна просвистел снаряд. Следовало немедленно уходить, и «Ярость» на полном ходу направилась в открытое море. Однако следующий снаряд оказался все же быстрее и разорвался в непосредственной близости от судна. Очередной снаряд пробил борт, но, к счастью, никто не пострадал.

Двадцать восьмого июля «Ярость» вернулась в Варну. Браун и Канробер, настроенные теперь более оптимистически, согласились, что лучшим местом для высадки было устье реки Качи в 12 километрах к северу от Севастополя.

Решение о вторжении в Крым было принято 18 июля, а последний корабль покинул гавань Варны примерно через два месяца, а точнее — через пятьдесят два дня. То и дело находились причины, чтобы задержать отплытие. Во-первых, по мнению Сент-Арно, потери от холеры слишком ослабили армию. Кроме того, по слухам, русские приостановили вывод войск из Дунайских княжеств, и снова возникла угроза их вторжения в Турцию. Ко всему прочему приближалась осень — неудобное время для начала столь крупной кампании. Но лорд Раглан не желал слушать эти доводы. Впрочем, к середине августа ситуация изменилась — теперь французы торопили отплытие, а энтузиазм Раглана ослабел, поскольку англичанам не удавалось раздобыть плоскодонные суда для высадки людей, лошадей и пушек. «Сначала Дандас отказался их покупать из-за слишком высокой цены. Французы немедленно на эту цену согласились, и теперь британцы были готовы платить любые деньги за те же суда. Все возлагали вину за промедление на Дандаса, который торговался из-за нескольких сотен фунтов, хотя каждый день задержки отплытия стоил тысячи», — писал профессор Гуч. Теперь уже Раглан доказывал, что начинать операцию слишком поздно, а Сент-Арно не желал прислушиваться к его аргументам. Возмущаясь позицией британцев, маршал заявлял, что заставит их двигаться на Крым наперекор их воле.

Тем временем план вторжения в Крым перестал быть тайной. Русские агенты в Лондоне и Париже трудились не покладая рук. «Таймс» и другие газеты во всех подробностях рассказывали о событиях в Варне, а в Санкт-Петербурге читали об этом с повышенным интересом. Извлекая из этих источников немало ценных сведений, русский генеральный штаб мог не знать только мелких деталей готовящейся операции.