Записки наемника - Виктор Гончаров

Сосойя Горделадзе несколько секунд смотрел на меня, и в его зрачках сверкало такое бешенство, что я ощутил нечто, похожее на удовольствие. Видимо, я «достал» его всерьез. Будучи, как и большинство кавказцев, человеком вспыльчивым от природы, Сосойя Горделадзе был готов растерзать обидчика. Но тут у меня оказалось преимущество. Я ведь нужен генералу целым и невредимым. И мы оба понимали это.

Сосойя Горделадзе сделал повелительный жест рукой. Высокий парень с огромной пышной шапкой кудрявых волос схватил меня за голову и повернул лицом к двери. Пальцы у него были длинные, теплые и влажные. От них остро воняло рыбой. Меня чуть не стошнило.

В довершение всего, цепи, которыми меня привязали к столу, натянулись и впились в тело с такой силой, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Но то, что я увидел, оказалось гораздо больнее и вызвало новую волну ярости и бессилия.

Лысый коренастый толстяк с безразличным лицом вкатил в комнату инвалидную коляску, к спинке которой была привязана Людмила.

Тело Людмилы, обмотанное телефонным проводом, показалось мне маленьким и беззащитным. Хотя я знал, что это не соответствует действительности. В свое время я сам удивлялся, что Людмила очень крупная. А здесь выходило наоборот. Рот Людмиле перетягивал красный платок, создавая впечатление дикой ухмылки.

– Людмила! – Я рванулся к девушке, но цепи удержали меня.

Не говоря ни слова, Кузьмин подошел к креслу, охватил Людмилу за волосы и приставив к ее горлу штык-нож, ухмыльнулся. Я видел, как дрожат его руки. Я понимал: в какой-то момент жажда смерти у Кузьмина может взять верх над разумом, и тогда случится непоправимое. Улыбка на губах убийцы приняла зловещий оттенок. В глазах зажглись оранжевые угольки. Подобное я видел у некоторых людей во время боя, когда те впадали в экстаз от убийства очередной жертвы. И любимым оружием мясников является тоже всегда кинжал, нож, вообще любое режущее или колющее оружие. Отточенный до остроты бритвы нож с широким лезвием, одна грань которого служила обычным резаком, другая – зазубренная – предназначалась для преодоления заграждений из колючей проволоки. Теперь эта зазубренная сторона нетерпеливо дрожала на шее девушки. Глаза Кузьмина начала затягивать страшная туманная дымка – верный признак того, что убийство может случиться в любой момент.

«Надо привести его в чувство, – подумал я. – Обязательно прямо сейчас!»

Я уже открыл рот, чтобы заорать, но тут Сосойя Горделадзе громко и отчетливо произнес:

– Итак, капитан… – Серо-туманная дымка в глазах Кузьмина начала рассеиваться, – …если вы убьете предводителя абхазцев, я верну вам девушку в целости.

Кузьмин убрал нож от горла Людмилы.

– Если же вы попытаетесь совершить что-нибудь, направленное против нас, ваша возлюбленная тоже вернется домой, но… – Сосойя Горделадзе выдержал театральную паузу и эффектно закончил —…но через наши казармы!..

Мне хотелось плюнуть в эту самодовольную рожу, однако я понимал сложность своего положения. Ничего иного не оставалось, как только согласиться на предложение генерала.

Мне завязали глаза, вывели на улицу. Я почувствовал свежее дуновение ветра, в ноздри ударил аромат цветущих роз. Уже тогда я старался запомнить это место, так как знал: мне придется сюда вернуться во что бы то ни стало. Ровное и мощное гудение раздалось невдалеке. Шум двигателя самолета! И крик чаек. Неужели это тот самый белый гидроплан, который я видел недавно?

Меня посадили в автомобиль и повезли. Везли довольно долго. Потом развязали глаза. Я увидел, что мы едем в джипе «ниссан». Вскоре мы остановились возле аэропорта. Что это за аэропорт? Что это за город? Скорее всего, Сухуми. Сквозь боковое стекло я видел, как будущие пассажиры входят в здание. Вот прошли два милиционера. Они беззаботно прохаживались, вооруженные новенькими дубинками. Но внимание их больше привлечет пьянчуга да хулиган, чем плененный в такой шикарной машине.

Кузьмин, сидевший рядом с водителем, которого иногда называл «Дато», усмехнулся. Водитель опустил стекло и выставил на улицу мясистую руку. Где я видел этого человека? Слишком знакомо мне это хищное выражение лица!

Сквозь открытое окно в салон вплыл шум аэропорта. Возбужденные разговоры, мелодичные звонки, оповещающие о том, что начинается посадка на тот или другой рейс.

– Георгий проследит за тем, чтобы ты поднялся на борт самолета, а Теймураз, – сказал Кузьмин, – полетит с тобой до самой Москвы. Это затем, чтобы ты сошел с самолета именно в Москве.

Георгий был щуплым низеньким брюнетом, сидевшим слева от меня, а вот Теймураз – долговязым кудрявым крепышом в аляповатой панаме. Он прижимал меня локтем справа.

– Если кто-нибудь из них в условленное время не позвонит мне, – продолжал Кузьмин, – можешь попрощаться со своей душкой.

«Скотина», – только и подумал я. Потом потер глаза и вздохнул.

– Сколько тебе платят, Кузьмин? – поинтересовался, не надеясь получить ответ.

Тот усмехнулся.

Смешок прозвучал издевательски, но сейчас я не мог позволить себе дать волю чувствам. Кузьмин обернулся и, весело глядя на меня, ответил:

– Мне платят по пятьсот баксов в день. А что? Если бы ты был с ними, – он кивнул на сидевших возле меня справа и слева, – с нами, – Кузьмин поправился, – то получал бы всю тысячу.

Он довольно загоготал. Я смотрел в его скошенный коротко остриженный затылок и думал о том, что Кузьмин оказался б первым человеком, которого я, Юрий Язубец, сейчас убил бы с удовольствием. Но нужно дождаться момента.

Теймураз ткнул меня локтем в бок и, глуповато улыбаясь, кивнул:

– Давай, двигай.

Эта идиотская улыбка умственно ущербного человека не сходила с его губ на протяжении тех двух с половиной часов, которые я мог видеть Теймураза. Создавалось впечатление, что этот парень родился с улыбкой, живет с ней и помрет также, оскалясь и пуская слюни в приступе старческого маразма. Ему бы сидеть где-нибудь в горах и всю жизнь доить коз. Козы не воспринимают таких улыбок. Им все равно. Но он не желает доить коз, мотыжить кукурузу. Он, наверное, хочет быть, как и Сосойя Горделадзе, генералом. Если это так, то Теймураз принесет много зла людям; конечно, если ему удастся дожить до старости, но, учитывая его склонности, я бы усомнился в такой возможности.

Георгий выскочил из машины и теперь стоял, озираясь по сторонам, явно копируя какого-то киногероя.

Похоже, и этому не удастся умереть своей смертью, подумал я. Ему тоже следовало бы уйти в горы и доить коз.

В этот момент локоть Теймураза вонзился мне под ребра.

– Давай, давай, поторапливайся. У тебя рожа, словно аджикой обжегся…

Я покачал головой, словно говоря: «Ну, это ты уж точно зря, дружок. Что-то я, может, тебе и простил бы, но только не это». И выбрался на улицу.

Нескладный из-за своего роста – не меньше двух метров – Теймураз вылез следом. В пиджаке, который был ему мал на пару размеров и цветастой панаме он очень напоминал идиота, которого вывели на прогулку. Ухватив меня за локоть, грузин подтолкнул меня к дверям аэровокзала.