Ричард Длинные Руки - принц - Гай Юлий Орловский

Я сказал бодро:

— На пару дней ты останешься королевой в этом дворце!..

Она пискнула тревожно:

— Это… как?

— Я отбуду в дальнее графство, — пояснил я, — нет-нет, не очень дальнее…

Ее руки разжались, она сорвалась с меня, но с эльфячьей ловкостью вывернулась и встала на задние лапки. Огромные глазищи стали еще огромнее от появившегося в них ужаса.

— А я?.. Как останусь без тебя?

— Отдохнешь, — сказал я громко и весело, — от моих нотаций и занудства.

— Не хочу, — заверещала она, — не хочу!.. Я боюсь!

— Выгляни в коридор, — посоветовал я. — Там четверо орлов, они кого угодно ради тебя в клочья порвут!

Она верескнула еще отчаяннее:

— Их тоже боюсь!

— Ну вот, — сказал я с досадой, — как можно бояться тех, кто служит тебе не только верно и преданно, но и с радостью? Мне они не так служат, как тебе, морденок трусливый! Кроме того, ты остаешься здесь не просто так, поняла? Вы же, эльфы, благородный народ и всегда помните о великой цели?.. Ну вот, а твоя главная и даже главнейшая цель в том, чтобы вывести эльфов из гнета самодержавия и ввести в семью народов, где разделяют базовые ценности демократического тоталитаризма!..

Она хлопала длиннющими ресницами, и меня всякий раз обдувал ветер, словно обмахивалась веером.

— Это… что?

— Ты здесь для того, — сказал я строже, — чтобы я мог во имя эльфов и с помощью браслета Гонца возвращаться к тебе почаще!

Она замотала головой:

— Все равно мне страшно. Ты должен быть все время со мной.

— Ну вот, — сказал я недовольно, — начинается это женское… Ты так ничего и не поняла. Что ж, женщины везде женщины.

Она пропищала:

— Я хотела сказать, что я должна быть всегда с тобой!

— Нет уж, — сказал я решительно. — Ты, лапушка, нагло и самовольно заменила своего брата Махмуда…

— Мухтаэля, — поправила она жалобно.

— Вот-вот, даже Мухтаэля! Добро бы Мухтара или Мордехая, но ты заменила Мухтаэля, а я так надеялся на его мужскую дисциплину, подчиняемость воинским командам и беспрекословность…

Она пикнула:

— Приказывай! Что угодно для тебя сделаю!

— Нет уж, — возразил я, — надо не для меня, а для Отечества, а такое потруднее, верно?

— Ну…

— Потому ты остаешься, — сказал я твердо. — Но останешься не служанкой или робким зайчиком, а королевой!.. Ну, или чем-то вроде. Во всяком случае, будешь царствовать. Не управлять, а царствовать. Все твои капризы будут исполняться. Правда, сперва просеивать, чтобы отделить крупные, их исполнять не будут, а вот мелкие — все до единого!.. Разве это не счастье? Особенно если учесть, что вся наша жизнь из таких мелких мелочей?

— Я боюсь…

— Пока ты здесь, — сказал я, — здесь и я. Ты символизируешь мое присутствие. Я отбуду еще не сегодня, так что поучись пока держаться гордо и повелевающе. Пока я здесь, тебе будет легче ходить, задрав нос. А потом привыкнешь.

— Я никогда не привыкну!

Я смотрел с сочувствием, гладил по голове и чесал за ушами, эльфы это обожают, я уверен, вздыхал с сочувствием. Но что могу сказать, кроме как «надо»!

— Лучше тебе привыкнуть, — сказал я непререкаемо. — Подчини свою жизнь идее спасения эльфов. Я знаю, как это сделать, но ты должна помогать мне, а это значит — подчиняться. С помощью браслета Иедумэля я буду быстро перемещаться к эльфам и обратно, понимаешь?..

Она подумала, вижу, как нечто вспыхнуло в ее глазках, наконец тихонько пискнула:

— А я… смогу?

— Наверное, — ответил я. — Могу хоть сейчас дать его тебе. Но если не вернешься, то, сама понимаешь, я не скоро к вам попаду… если попаду вообще. А эльфы так и останутся в лесу, постепенно и неуклонно вытесняемые с их земель людьми.

Я поцеловал ее крепко и вышел. Телохранители выпрямили спины, а Переальд зыркнул на дверь, за которой эльфийка.

— А как, — проговорил он шепотом, — с принцессой?

— А что с нею?

Он сказал с неловкостью:

— Ей будет страшно.

— Понимаете ли, — сказал я заговорщицки, — у эльфов есть такая особенность… Если с ними находиться в тесном контакте, очень тесном, весьма даже, то вот я, где бы ни находился, буду знать, что здесь и как кто на столе голым пляшет.

У него глаза полезли на лоб.

— Ого… Простите, ваше высочество.

— И если вдруг сочту необходимым вмешаться, — сказал я, — то появлюсь мгновенно. Потому эта эльфийка — мои глаза и уши здесь.

Он шумно выдохнул воздух.

— Вот она, оказывается, зачем… А я думал, для красоты…

— Красота, — заявил я, — в первую очередь! Ибо кто мы без красоты? Но и для пользы, мы же политики?

Он замер, показывая, что не смеет больше тревожить мое высочество глупыми вопросами, а я пошел к выходу, прикидывая, что на эльфийку пока что смотрят с почтительным восторгом, как на нечто диковинно прекрасное, но, думаю, со временем привыкнут и будут гордиться, что у них на королевском троне такое вот чудо.

Пожалуй, в Ламбертинии проявится наиболее четко то, что я тайком вынашиваю в наглых планах. Тот, кто на троне, должен царствовать, но не управлять. Управлять должен парламент, Совет Мудрых или как его ни назови, но именно коллектив, когда дурь одного гасится совместными усилиями коллег, и потому при обсуждении любого вопроса решение получается сбалансированным и наиболее приемлемым.

Бобика оставить не удалось, он как только услышал, что я лишь туда-обратно, потому его оставляю охранять эльфийку, она же чешет и гладит, тут же исчез, явно на кухню, я спокойно поднялся в седло, повернул Зайчика мордой к выходу из сада и через несколько минут, проскочив по городу, выметнулся из-под арки городских ворот.

Зайчик идет красивым ровным галопом, ему нравится вот так мчаться и чувствовать себя властелином времени и пространства на свой манер, когда никакой зверь не обгонит, даже птица окажется позади, и только ветер мог бы посостязаться, но таких ветров здесь не бывает…

Внезапно рядом появилась густая черная тень, ухваченная краешком глаза. Я повернул голову: рядом мчится Бобик, очень собранный, преданный, послушный, замечательный…

— Морда, — сказал я с чувством, — как ты мог отказаться от кухни и чесания?

Он на ходу вскинул морду и, убедившись, что не сержусь, заулыбался во всю пасть и припустил так, что моментально исчез из виду. Мы с Зайчиком не успели одолеть и полмили, как он снова появился, уже с толстым гусем в зубах, что еще слабо трепыхает крыльями, и начал совать мне в руки.