Увидимся в темноте - Виктория Платова

– Мешал думать, что в этом мире все хорошо.

– В этом мире не все хорошо. К котам это тоже относится. Иногда. К тому же сфинксы очень скучают в одиночестве.

– Он пытался привлечь внимание? – осеняет Катю.

– Думаю, что да.

– А когда вернется хозяйка?

– Я и сам хотел бы знать, – после небольшой паузы говорит Митя.

– Вы не оговаривали сроки?

– Очень приблизительно. Речь шла о месяце, правда, неделя уже прошла.

Все это время Митя сидел на корточках перед Катей, теперь он легко поднялся, не выпуская кота из рук. Но Шошо и не думает никуда деваться, просто перебирается на Митино плечо, какая же ты дура, Катька! Взяла и забыла телефон. Отличная бы вышла фотография. И вообще этих двоих вполне можно было бы поместить на обложку календаря, который пользуется бешеным спросом в интернете:

Этим двоим подойдет декабрь, самый волшебный месяц, время ожидания несбыточного. Митя хорошо сложен, он среднего роста, а значит, чуть выше Кати. Если они когда-нибудь окажутся рядом, близко…

– Я бы… могла присматривать за Шошо.

Неужели это сказала она? Да. Только что. Секунду назад даже не думала ни о чем таком, и вот на тебе. Этот милый парень действует на нее самым странным образом. Гипнотическим. Или она просто давно не общалась с мужчинами? Да нет же, мужчин вполне хватает в ее жизни. Во-первых, она замужем…

– Присматривать? – Парень удивлен не меньше Кати. – Вы думаете, это хорошая идея?

– У вас есть лучше?

– Даже не знаю, что сказать.

– Вы где живете?

– В Лисьем Носу.

Лисий Нос, ближний пригород. Берег Залива, престижное место, дорогая недвижимость. Когда Кате было лет пять или шесть, отец снял там дачу на лето. Правда, то лето выдалось дождливым и она так и не успела привязаться к почти игрушечному поселку со старыми финскими домами-башенками. Теперь, правда, башенок осталось совсем немного, а те, что есть, изрядно обветшали. Кате почему-то кажется, что Митя живет именно в таком доме с башенкой, обязательно деревянном.

Теплом, как его голос.

– Лисий Нос. Далековато отсюда.

– Я на машине.

– Пробки, – тут же находится Катя.

– Стараюсь приезжать до пробок. Или после.

Кажется, Катя проиграла битву за Шошо и почему-то сильно расстроилась. Митя тоже расстроился, это видно по его вдруг погрустневшему лицу.

– Что же нам делать?

– Ума не приложу. – Митя все еще грустит.

– Ма.

Это Шошо решил напомнить о себе. Он спрыгивает с Митиного плеча прямо на маленький стол и через мгновение оказывается рядом с Катей, почти вровень с ее лицом. Глаза у кота ярко-зеленые, бледно-розовый нос обведен по контуру темной полоской, оттого и кажется вытатуированным. А еще у Шошо нет усов, их заменяют несколько совсем коротких, ломаных волосков вокруг носа. У Шошо бархатная на ощупь кожа, мягкая и теплая.

С кухней что-то не так. Какая-то мелкая деталь, почти незаметная глазу; ее не должно быть, но она есть. Это стало очевидным, когда Катя заглянула в глаза Шошо. Когда же она в упор смотрит на Митю – все не так очевидно, совсем. Просто потому, что Митины глаза – расширяющаяся вселенная с черной дырой посередине, они поглощают все, до чего могут дотянуться.

– У вас есть время? – неожиданно спрашивает он.

– А… который час?

– Семь сорок пять утра.

Он выдает эту информацию сразу, никуда специально не глядя – ни на телефон (до сих пор Катя не видела у него никакого телефона), ни на часы, которые теоретически могли бы болтаться на запястье. Но она почему-то верит: все так и есть.

– Давайте позавтракаем где-нибудь поблизости. Если у вас нет особых дел в ближайший час.

– У меня есть дела позже, но в ближайший час точно нет. Мне только нужно будет подняться домой, захватить сумку.

– У вас же есть сумка.

Митя говорит об этом даже с какой-то укоризной, как будто поймал Катю на ничего не значащем детском вранье. Укоризна легкая, едва заметная. Но Катя, чьи чувства (почему-то!) обострены до предела, немедленно замечает это. Не хватало еще, чтобы Митя подумал, что она таким неуклюжим образом хочет отвязаться от него. Что она из тех жеманных дур, которые кокетничают напропалую, но в самый последний момент соскакивают с темы. И дают номер телефона, обязательно изменив в нем три последние цифры.

Или четыре.

– Просто случайно взяла не ту.

– Хорошо, – наконец соглашается он. – Давайте встретимся на углу Большого проспекта. Через пятнадцать минут.

– Давайте через десять. – Кате совсем не хочется, чтобы Митя подумал, что она решила изменить три последние цифры в номере телефона.

– Мне нужно еще прибрать за Шошо.

– Конечно.

А вдруг это он решил выкинуть фокус с цифрами?.. Какая же ты дура, Катька!

– Мое предложение… Насчет Шошо. Оно в силе.

– Готов это обсудить. Но только после того, как угощу вас завтраком.

Ей нужно встать с дивана, но как это сделать, если Шошо все еще сидит на столе? Смотрит на нее ярко-зелеными прозрачными глазами, и Катя снова возвращается к мысли: что-то не так с этим местом. Наконец кот спрыгивает на пол и скрывается под столом: тут же начинается возня, царапанье когтей и легкое позвякивание. Спустя секунду Шошо лапой вытаскивает скрученный обрывок какой-то струны и принимается играть с ним.

– Что это? – спрашивает Катя.

– Понятия не имею. Похоже на кусок проволоки. Попробую его отнять. Значит, на Большом через пятнадцать минут?

– Да.

Милаха-кот уже и думать забыл о Кате, увлеченный своей проволокой, но и не попрощаться Катя не может:

– Пока, Шошо, хороший мальчик. Надеюсь, скоро увидимся.

…Через двенадцать минут Катя уже стоит на углу Большого проспекта и Бармалеевой. За это время ей удалось сделать немыслимое: поменять одежду, поменять туфли, обновить макияж, не слишком ли она суетится? Нет, потому что всему есть объяснение. Ей хочется подружиться с Шошо, вот она и пытается понравиться тому, кто в данный конкретный момент за него отвечает. Она ни за что не стала бы втискиваться в узкие лодочки и напяливать на себя блузку от Вивьен Вествуд, а вполне спокойно обошлась бы свитером и джинсами, если бы не дресс-код.

В девять пятнадцать она должна быть в банке. Рабочий день никто не отменял.

А единственное, чему нет объяснения, – каким образом Митя так точно угадал про семь сорок пять утра. Сверхъестественный человек.