По зову сердца - Мишель Энн Янг

Хорошо, что он решил заглянуть сюда по дороге к Холлу. Заглянуть? Проклятие. Да он просто не мог не прийти сюда. И он повернул Люсинду к себе.

Она вопросительно посмотрела на него, обхватила его голову руками, привлекла к себе и поцеловала.

Ему показалось, что сердце у него сейчас разорвется.

Она покусывала его губу, ласкала языком, и он обезумел. Люсинда прижалась к нему, не переставая гладить его шею, плечи, спину…

Она его женщина. Желание поставить на ней это клеймо сводило его с ума. Но нельзя же взять ее здесь, на земле, он не животное во время гона. Хьюго отодвинулся, потом прижал ее к стволу ивы.

Люсинда тихо рассмеялась.

Хьюго впился в ее губы. А она целовала его с отчаянной настойчивостью, и от этого кровь его обратилась в пар и иссушила все мысли в голове. Он стал мять ее пышную грудь. Люсинда застонала от удовольствия.

Возбуждение его достигло своего апогея.

Застонав, он провел рукой по ее ребрам, ниже, по бедру, прижимавшемуся к нему.

Хьюго задрал на ней юбки и прикоснулся к телу там, где кончались чулки.

Она провела рукой по его затвердевшему жезлу.

Он не должен терять самообладания.

Хьюго сжал ее пальцы на своем жезле, обтянутом панталонами.

— Хьюго, — прошептала она. — Можно мне…

— Ну конечно. — Он расстегнул панталоны. Холодные пальцы проникли под подол его рубашки.

Холодная ладонь сомкнулась вокруг его жезла, сжала ее. Потом она подняла ногу, обвила ее вокруг его бедра. Она его хочет. Он должен войти в нее хотя бы на миг.

Одним движением он приподнял ее, прижал к дереву и вошел в ее влажное горячее лоно. Без предохранительного средства войти дальше он не мог. Черт побери. Он, вероятно, не увидит ее пару недель. Две минуты наслаждения для себя не помешают, прежде чем он удовлетворит ее.

Она сжала его плечи, запрокинула голову и вобрала его в себя так глубоко, как не вбирала еще ни одна женщина.

И все-таки он не должен терять самообладания, подвергать Люсинду опасности.

Еще рано. Пока он в ней, пока она еще не кончила.

Как ни требовала его плоть освобождения, он не разрешал себе этого. Боролся. Держался до последнего.

Люсинда тихо застонала. Хьюго обезумел. Впился в ее губы, проглотил ее крики. Ее сотрясал оргазм, она сжала мышцами его жезл, она впилась в него. И он взорвался.

Они блаженно обмякли и вместе прижались к дереву. Она поцеловала его в шею и упала ему на плечо.

Понадобилась вся его сила, чтобы удержаться на ногах. Он никогда не достигал таких высот так быстро. И тут в голове у него прояснилось. Он излил в ее драгоценное тело свое трижды проклятое семя.

— Люсинда, — сказал он. И замолчал, потому что сказать было нечего.

Она положила голову ему на грудь.

— Хьюго, нам нужно поговорить.

— Миссис Грэм! — донесся до них тоненький голосок оттуда, где играла музыка, и горел свет. — Миссис Грэм, где вы?

— Это, кажется, Джейни. — Люсинда оттолкнула Хьюго.

Хьюго опустил ее на землю и помог привести себя в порядок.

— Миссис Грэм! Где вы?

— Господи, что-то случилось с Софией. — Люсинда пустилась бежать, подобрав юбки.

— Осторожнее. — Хьюго схватил ее за руки. — Тропинка вот здесь.

— Джейни! — крикнула Люсинда, — Я здесь.

Девочка бросилась к ней, глаза у нее были широко раскрыты, вид полубезумный, она накинула плащ прямо на ночную рубашку.

— Ах, миссис Грэм! — крикнула девочка. — София! София заболела и зовет вас. Мама послала меня за вами.

Как она могла? Как можно было находиться здесь, в то время как она нужна Софии? Хьюго схватил ее за плечо.

— Я отвезу вас в своей коляске. Так будет быстрее. Они подбежали к краю поля, увлекая за собой Джейни.

Люсинда толкнула запыхавшуюся девочку на сиденье и села позади нее. Хьюго отвязал лошадей и вспрыгнул на козлы. Она скорее бы добежала. Люсинда уже приготовилась спрыгнуть, но сильная рука преградила ей дорогу.

— Спокойнее. — Его ровный голос привел ее в чувство. Он взмахнул кнутом. Лошади пустились легким галопом.

Она потянула Джейни за рукав.

— Что случилось с Софией?

— Жар у нее. Мама думает, что это корь.

Корь. От кори дети, бывает, что и умирают. Она не может потерять Софию. Разумные мысли вылетели у нее из головы, а каждый нерв сосредоточился на одном — когда же они, наконец, приедут. Ничто не могло пробиться сквозь туман панического страха, окутавшего Люсинду. Минуты или часы прошли, прежде чем они подъехали к коттеджу Энни на другом конце деревни?

Лошади остановились. Люсинда спрыгнула на землю. Хьюго подхватил ее.

— Успокойтесь, — сказал он. — Если вы сломаете себе шею, это мало чем поможет делу. Я привезу врача.

Люсинда кивнула и бросилась к входной двери.

* * *

— Хьюго гнал лошадей обратно к коттеджу Даннингов как можно скорее, угрюмо сознавая, что врач вцепился в борта коляски одной рукой, а другой придерживает шляпу на голове. Он был в отчаянии. Быть может, если бы она переехала в Грейндж, как он предлагал, этого не случилось бы, или по крайней мере он не чувствовал бы себя таким беспомощным.

— Вам повезло, что вы застали меня дома, милорд, — сказал врач. — Еще десять минут — и я уехал бы к сквайру Доусону.

— Я ценю, что вы изменили ваши планы, доктор. И конечно, отвезу вас в Холл после того, как вы осмотрите ребенка.

— Если вы и дальше будете ехать вот так, милорд, я смогу прибыть туда даже раньше моей жены.

Хьюго усмехнулся:

— Счет пришлете мне.

— Это как? Черт побери.

— Миссис Грэм — мой друг. Я просто случайно оказался рядом, когда ей сообщили о болезни ее дочери.

— Хмм…

Хьюго не интересовало, что подумал врач, лишь бы он помог девочке.

Они проехали мимо «Красного льва», окна в котором, на этот раз были темные, потому что Педдл зашибал деньгу на празднике. Наконец Хьюго остановил лошадей у коттеджа Даннингов. Приехали, слава Богу.

Врач, слишком грузный для своих пятидесяти лет, отдувался, сходя с коляски.

— Проклятые новомодные, штучки, — пробормотал он, поставив ногу на terra firma.[1]

Наверное, их приезда ждали, потому что из входной двери пролился свет прямо на улицу, и продолжалось это достаточно долго, чтобы пропустить какую-то невысокую фигуру. Если волнуется даже спокойная мать троих детей, это не предвещает ничего хорошего для Софии. Хьюго стиснул зубы и спрыгнул на землю, стараясь не показать при этом, как тяжело дышит он сам. Танцы и то, что последовало за ними, не пошли на пользу его ноге. Бедро у него горело.