Рогатый папа - Екатерина Лира

– Ирочка… – его голос казался надломленным. – Прости, я должен был, я… я подвел тебя…

Его глаза скользили по моему стволу, и я качала ветвями, надеясь, что он поймет. Не надо сожалений. Так лучше для всех.

– …Вернись ко мне… – просто попросил он.

Его искренность отдавалась горечью той боли, что чувствовалась в каждом его жесте, каждом движении.

Вернуться? Нет. Слишком страшно. Этот мир слишком жесток для меня и для моих детей. Зачем он зовет меня туда? Не лучше ли мне навсегда остаться здесь, где листья успокаивающе шуршат колыбельную?..

– …Что ж, тогда я подожду… – Герман сел на землю прямо в своём баснословно дорогом костюме и прислонился спиной к коре. От того места, где он коснулся моего ствола, разлилось тепло. – Я могу ждать очень долго, Ирина. Столько, сколько потребуется. Но без тебя я отсюда не уйду…

А если я не захочу уходить?

– …Я не уйду, – он упрямо тряхнул рогатой головой. – Я не оставлю тебя.

Тепло его тела разливалось по всему стволу, доходило до самых кончиков листьев, уходило в корни.

Его «Ролекс» на запястье мерно отсчитывал секунды, минуты, часы... Тиканье тонуло в шуршании листьев и стрёкоте кузнечиков. Время перестало существовать, только прогретый солнцем воздух становился всё прохладнее по мере того, как светило клонилось к закату.

Сколько он просидел так? Час? День? Или ждал меня целую вечность?

Мне захотелось стать к нему ближе. Наклониться, обнять за плечи. В какой-то момент, когда солнце начало клониться к горизонту, а Герман, кажется, уже задремал, я и сама не заметила, как сделала это.

Обняла его сзади, уткнувшись в плечо, пахнувшее дорогим парфюмом. Отчего-то это показалось неправильным. Он должен пахнуть лесом, хвоей, травами, ручьями… Надо будет сказать ему, чтобы выкинул этот аромат, он ему совершенно не подходит.

Герман вздрогнул, резко пробуждаясь, обернулся и со священным восторгом посмотрел на меня:

– Ирочка… это не сон?

– Нет, это я.

Мне было так приятно видеть его восхищение, его волнение, что сдержать улыбку было невозможно.

Он облегчённо выдохнул, но тут же погрустнел и, кашлянув, произнес:

– Больше тебе ничто не угрожает. Все несчастные случаи были подстроены моим отцом, так что теперь ты вольна делать что хочешь, и я пойму…

Приложила палец к его губам, прерывая:

– Все, что захочу?

– Все, что захочешь, – подтвердил он.

Я зажмурилась, а затем призналась, словно шагнула с обрыва в воду:

– Я хочу тебя.

Стоило это произнести, как в глазах фавна блеснуло нечто первобытное, дикое. Он притянул меня к себе и поцеловал так, словно от этого зависела его жизнь.

Я отдалась во власть этого чувства, этих неистовых жадных рук и губ, нежных, но первобытно страстных. И теперь я точно знала, что все будет не просто хорошо…

Все будет идеально. Ведь наш идеал творим мы сами.

Я стояла за кулисами, часто дыша и мысленно проделывая все те движения, что сейчас мне предстоят. В своем воображении я уже порхала по залу, отдаваясь во власть музыке.

Рядом со мной коллеги. Все волнуются, у всех нервы на пределе. Ради этого дня они работали весь год. Костя позади меня машинально тренирует шажман дэ пье, а сам пожирает глазами Галку, продолжающую делать растяжку. Кажется, эти двое нашли друг друга.

Навстречу вышли несколько девушек из приезжей труппы. Столичный театр показал себя во всех красе. Лица слегка раскраснелись, довольная улыбка показывала, что для них все прошло хорошо. Будет особенно сложно чем-то удивить жюри после них.

– Пора, – хлопнул в ладоши балетмейстер. – Не подведите.

И вот я снова на сцене. Перед огромным темным залом. Я знала, что там сейчас и члены жури, и представители иностранных трупп. Сегодня первый день фестиваля. Мы танцуем две сцены из «Ромео и Джульетты», а чуть позже покажем его целиком.

«Танец рыцарей», пары кружатся в танце. И каждое движение резкое, рубленное. Музыка не оставляет шансов, она подчиняет себе, управляет нами.

Затем все уходят, и на сцене остаёмся только мы с партнёром. Аджио звучит на контрасте особенно мелодично.

Как показать танцем любовь? Особенно если я знала, что тех, кого я люблю, сейчас нет в зале. Но моя душа и сердце с ними, и мне достаточно было думать об этом, чтобы люди в зале начали аплодировать стоя.

Шквал оваций сбил с ног, словно мощный поток водопада. Еще мгновение назад умолкли последние звуки музыки, а сейчас я не слышала даже стука собственного сердца.

Когда вышла за кулисы, волновалась еще больше, чем до выхода на сцену. Меня все поздравляли, похлопывали по спине, говорили приятные слова:

– Триумфальное возвращение!

– Вот это да! Кто б думал, что можно так быстро вернуть форму?

– Эльтова, там какой-то журналист требует у тебя интервью!

– Да что там журналист! Народ все хлопает, хотят увидеть на поклон!

– Но ведь регламент первого дня… сейчас же уже следующие должны программу представлять.

Я не понимала, кто и о чем говорит, увернувшись от балетмейстера, пытавшегося снова утащить меня на сцену.

– Регламент, Владимир Витальевич! – дерзко улыбнулась ему, убегая в заветный кабинет, где меня ждала моя семья.

Ворвалась без стука и тут же попала в объятия любимого мужчины:

– Ты сегодня блистала! – он запечатлел на моих губах полный восхищения поцелуй.

– Жаль, что тебя не было в зале… – грустно вздохнула я, бросив мимолетный взгляд на огромный экран на стене, на который передавалась прямая трансляция, а затем повернулась к двум маленьким переносным люлькам, в которых мирно спали мои дети. – Как они?

– Ну мы же за честную конкуренцию, – усмехнулся Герман. – И без моего присутствия им до тебя как страусам до журавля. А детки проспали все мамино выступление.

Я склонилась на кроватками, поправляя одеяльца и вглядываясь в любимые личики. Внутри при взгляде на них все сладко сжималось, и я чувствовала переполняющую меня нежность.

Девочку мы назвали Алисой, а мальчика Владимиром. Балетмейстер считал, что это именно в честь него, и был горд, пожалуй, даже больше, чем мы – родители.

Раньше мне казалось, что для меня главное – это карьера. И я хотела добиться всего ради того, чтобы получить признание совершенно чужих людей. Мне и теперь мне хотелось добиться всего – но ради моих детей. Чтобы именно они мною гордились. Чтобы показать им, что ничего невозможного нет. И эта мотивация давала гораздо больше сил идти и двигаться дальше.