Разборки в Токио - Айзек Адамсон

Даже оскорбление не могло вывести меня из ступора. Потрачено столько времени, задано столько вопросов, но в словах старика — ни капли смысла. Меня похитили из тюрьмы и привезли в подземелье только для того, чтобы я выслушал скомканную, распадающуюся историю организации, настолько чокнутой, что они даже собственного названия не помнят. И к тому же теперь меня тянет в сон. Может, после всех этих переживаний моя единственная психическая защита — переход в бессознательное состояние, где различия между прошлым и настоящим, реальностью и фантазией размывались в теплую туманность. Я клевал носом, стараясь вслушиваться в повествование.

— Начиная с 847 года, шаблон выявляется полностью. В этот период и была сформирована наша организация. Теперь есть Тридцать лет Цветения и Тридцать лет Сна. В этот же период мы находим первое упоминание о Возрожденной Молодости, а в горах в окрестностях Нары возводится первый тайный Золотой Храм Сна. Впрочем, он существует по сей день, хотя, поверьте мне, выглядит совсем по-другому, так как им уже никто не пользуется. Мы вынуждены были уйти в более отдаленные уголки островов. Конечно, для нас это большие события. Важные вехи. Однако частности повседневного существования Флердоранж в течение этого Периода Явления, как мы его называем, все еще не выяснены. Конечно, она могла и картошкой вразнос торговать, но, с учетом ее красоты и темперамента, это не ее профиль. Вы представляете, как Флердоранж торгует картошкой?

На секунду вопрос как бы повис в воздухе, а потом старик рассмеялся.

Образ Флердоранж и слово «картошка» крутились у меня в мозгу, но не стыковались. Я уже совсем переставал соображать и решил, что надо встать и постоять, если я не хочу совсем лишиться сознания. Я не был уверен, стоит ли сознание таких усилий, но все же встал.

— Помедленнее, Шеф, — промямлил я, поднимаясь на ноги. Старик, кажется, удивился: то ли увидев, как я возвышаюсь над ним, то ли услышав, как я говорю. Он недоверчиво дернул головой, будто его никогда в жизни не прерывали. — Не хотите ли вы сказать, — сказал я, стараясь постичь абсурдность идеи, — что эта женщина, Флердоранж, — бессмертна?

— Ну, — как будто с облегчением сказал старик, — это еще надо выяснить. Но она живет, то появляясь, то исчезая, вот уже тысячу лет. Так что мы принимаем просто на веру, что она, вероятно, бессмертна. Она определенно некого рода богиня.

— И ваша организация создана, чтобы ей поклоняться?

— В основном чтобы защищать ее и изучать. Но, думаю, можно сказать, что мы и поклоняемся ей тоже. Молиться мы не молимся. Существует ряд противоречивых теологических интерпретаций касательно того, какого рода божеством она является и является ли вообще божеством или просто очень странной женщиной, которая вечно живет в режиме тридцатилетних циклов сна и пробуждения. Прошу вас, садитесь, господин Чака. Вам как будто нездоровится.

Мне нездоровилось. Флердоранж озадачила и смутила меня, но, если она выкинула такой номер с этими чудаками, я — просто неприступная крепость логики. К сожалению, я не знал, что должна делать крепость логики, очутившись в подземном убежище, где нет стульев, а есть только вроде бы знакомый псих, с которым можно поболтать. Так что я опять сел.

— Я могу продолжить? — спросил он, возмущенный тем, что я его перебил. Я пожал плечами. Меня вдруг страшно потянуло к теплому малиновому ковру. Я почувствовал себя Дороти, которая остановилась отдохнуть на маковом поле. — После Периода Явления жизнь Флердоранж становится чуть менее загадочной. Наши ученые снова провели замечательную работу по выявлению фактов, секретных даже в то время, и это — чудо нашей веры, что такие записи сохранились. Как бы там ни было, большинство повествований о Флердоранж того периода носят анекдотический характер и весьма подвержены суевериям и, по сути, невежеству, что характерно для той эпохи. В них фигурируют гоблины, демоны, призраки и прочая чертовщина.

Его голос мягко замурлыкал. Я на мгновение закрыл глаза и прислушался.

— Если отсеять все мифы и легенды, останутся лишь неоспоримые факты — неоспоримые, но зачастую противоречивые. Флердоранж или присутствует сразу в двух местах, или просыпается, когда должна спать. Одна история гласит, что Флердоранж спит перед самым первым снегом Тридцатого года, в другой утверждается, что Флердоранж спит посте первого снега. С момента последнего сна эпохи Мэйдзи мы взяли за правило удостоверяться, что перед первым снегом она находится в Золотом Храме Сна. Это даже не вопрос веры или доктрины, а практическая забота. Как любил говорить мой учитель, осторожность — самый доблестный поступок. Нет смысла ее выпускать, если из-за Возврата к Невинности она становится беспомощной, как четырехлетний ребенок, а тут еще старые предрассудки утверждают, будто она умрет, если попадет под зимние метели. Предрассудки предрассудками, но идти им наперекор только ради любопытства — безумный риск с учетом того, что нам известен — если вернуться к тому, с чего я начал, — ряд неоспоримых, однако зачастую спорных фактов.

То, что он говорил дальше, мозги мои так и не усвоили. Они милосердно переключили сознание в режим вялотекущего сериала сновидений, в каждом из которых блистала Флердоранж. Еще в них присутствовали Лафкадио Хёрн, Дороти и Тотошка. Мы ели сэндвичи, пили амонтильядо и слушали Пола Маккартни. По сравнению с тем, что происходило, когда я бодрствовал, сны мои были абсолютно понятными, почти земными.

И, судя по тому, что мне снилось, старик говорил со мной еще много часов, даже когда я спал. Короткие фразы временами пронзали мой сон и застревали в грезах. Консуммация Выбора… Быстротечность земного бытия… Возврат к Невинности… Погружение в Сон. Звучало как эпические песни хэви-металл.

Но во сне меня посетила интересная мысль. А вдруг все, что говорит этот чудак, верно? Вот это будет шуточка.

Я проснулся от раздражающей мелодии, электронной музыки, которая безостановочно пиликала. Не открывая глаз, я безнадежно понадеялся, что она кончится, но она, естественно, не кончалась. Ощущение такое, будто я проспал несколько дней. Я чувствовал, что лицо опухло и обвисло так, что при малейшем движении готово сползти с черепа. Тело так отяжелело, что ни о каких движениях не могло быть и речи. В общем, оставалось только лежать и слушать монотонную симфонию гудков и свистков.

— Нас ждет восхитительный день, — внезапно прощебетал старик позади меня. От его бойкого голоса я взбодрился больше, чем хотелось бы. Я едва сдержался, чтобы не сказать, куда ему надо пойти с его восхитительным днем.

— Сколько я спал?

— Сколько было необходимо. Это одно из чудес тела. Если оно устало, оно спит.

Движение требовало еще одного чуда. И я осуществил его одним махом — взял и сел прямо, как зомби, набальзамированный эспрессо. Старик проводил очередной раунд электронной игры на карманном компьютере. Интересно, сколько он уже играет.

— Выигрываете, Шеф? — спросил я. Их отказ назвать свои имена позволял мне срывать свое раздражение всякими наглыми способами, о которых средний японец не имеет понятия. Я мог называть старика как угодно, игнорируя строгий кодекс титулов и сопутствующие им социальные сложности. Хотя особого удовольствия это не приносило. Я хочу сказать, это разве подвиг — не уважать старших? В США это практически национальное времяпрепровождение.