Спящая красавица - Джудит Айвори

Джеймс сверкнул глазами, пристально взглянув на Филиппа. Он с трудом мог поверить в то, что услышал от человека, который в течение многих лет поддерживал тайные отношения с этой самой женщиной, так хорошо организованные, что никто, даже Джеймс, о них не догадывался.

Праведная поза Филиппа не дала злости Джеймса выплеснуться через край. Он утомленно сказал:

— Правильно, но я ей не любовник.

Чего ожидал Филипп? Честности?

Вице-президент кивнул. Он поверил молодому человеку, ведь тот никогда прежде ему не лгал.

Ложь в данном случае была оправданна. Было странно делать это — печально, вредно. Все равно что выбивать кремнем искру над сухой травой и смотреть, как она разгорается. Их дружбе пришел конец. Джеймс опасался, что это уже непоправимо.

— П-почему ты здесь? — От удивления Николь едва смогла выговорить эти слова, в то время как Филипп доставал ее вещи из экипажа.

— Просто заглянул к Дэвиду, — объяснил Филипп. — Мы много времени проводим вместе, и не могу тебе описать, как мне нравится его общество, дорогая. Ты прекрасно его воспитала.

— Б-благодарю. — Нахмурившись, она проследовала за ним в дом.

Несмотря на его больную спину, он шел пружинистой походкой, неся ее тяжелый багаж. Он бросил его у нижних ступеней лестницы, тут же обернулся и сказал:

— Мы можем подняться позже. Пойдем попьем чаю вместе. Хочешь?

— Я...

— Только на минуту. Мы с Дэвидом уходим на матч по крикету. — Он с энтузиазмом вздернул брови. — Места в первом ряду в павильоне Феннерс. — При этих словах Филипп взял ее за локоть, и они проследовали в маленькую столовую пансиона. Несколько молодых людей, пришедших на одиннадцатичасовой чай, занимали стол около потухшего очага. Филипп помахал им рукой, называя каждого по имени. Он проводил Николь к внутреннему окну, открывавшемуся на кухню. Там он заказал для них обоих чай и встал в ожидании заказа.

Данн просто созерцал ее несколько секунд, прежде чем сказать:

— Я умирал от желания поговорить с тобой, постоянно думал о тебе.

Николь старалась сохранять к нему дружеское расположение, как к человеку, недавно потерявшему жену. Хотя она не могла сказать, чтобы Филипп выглядел убитым горем. В действительности было похоже, что у него прекрасное настроение, что он еще способен получать от жизни удовольствие.

Затем он добавил:

— О тебе, обо мне, о Дэвиде.

Она была обескуражена, но решила не устраивать обсуждений.

Дэвид, сказала она сама себе. Дэвид сделал его счастливее. А может быть, все вместе: и Дэвид, и то, что Вильгельмина Данн наконец избавила его от груза забот о ней. Дэвид помог Филиппу пережить похороны. Леди Данн была похоронена в Лондоне четыре дня назад. Филипп уже продемонстрировал всему свету свою «глубокую» печаль.

Он приподнялся, слегка наклонившись к ней, и сказал:

— Ты знаешь, я тут подумал. Он не должен носить имя Уайлд. Он должен быть Дэвид Данн. Он и есть Дэвид Данн. Он всегда им был. И если мы будем вместе, не стоит и раздумывать...

— Если вы с Дэвидом решили так, то поступайте, как знаете. Но меня не впутывайте в это дело. — Николь старалась сохранить спокойствие, ровный тон, не показать, что она задета и что ей тяжело слышать это. — Я сделала все, что могла. Хорас — официальный отец Дэвида на сегодняшний день, так же как и тогда, когда Дэвиду было шесть лет.

— Хотя на самом деле он им не был тогда и не является сейчас. Некоторые вещи нужно исправлять, Николь...

— А некоторые — не надо. — Она посмотрела ему в глаза, сжала губы, затем передумала. Бессмысленно, она никогда не могла переспорить Филиппа. Он всегда считал, что знает ответы на все вопросы.

Филипп стоял молча, облокотясь о прилавок, пока его не толкнули подносом в локоть. Он отшатнулся, взял поднос с чаем и отнес его на стол. Николь последовала за ним, мечтая очутиться где угодно, только чтобы подальше от него.

Он поставил поднос, отодвинул для нее стул. Когда она села, он наклонился к ее плечу и пробормотал:

— Не имеет значения, что ты думаешь по этому поводу, не имеет значения, насколько я опоздал с этим, я хочу уладить это дело с Дэвидом. Позволь мне подписать бумаги.

Она взглянула на него снизу вверх, когда он обошел стол вокруг, чтобы занять свое место.

— Какие бумаги?

Он сел.

— Я хочу официально признать Дэвида своим сыном.

— Что же, пожалуйста.

— Я хочу, чтобы мое имя было внесено в его свидетельство о рождении. Я хочу, чтобы это было зарегистрировано в министерстве внутренних дел.

— Но в его свидетельстве о рождении уже стоит имя Хораса.

— Ты знаешь, что это неправда.

Филипп поставил чайник на стол. Казалось, что исправление им самим внесенной путаницы он считал своей большой заслугой.

Николь откинула голову и пристально взглянула на него, прищурившись.

— Да, к счастью, он это сделал, — сказала она. — Хорас солгал ради нас в то время, когда ты не захотел сказать правду. Он дал Дэвиду имя.

— Не соответствующее действительности, и теперь я хочу это исправить. Я действую ради Дэвида. Ты должна сказать, что я — его отец.

— Я не сделаю этого из-за Хораса.

— Хорас мертв.

Николь хмыкнула.

— Да, он мертв, почти три года. Но это другая смерть, не так ли? Она открывает перед тобой возможность стать отцом Дэвида? — Терпение ее было на исходе. — Прости, Филипп. Расскажи все Дэвиду, если хочешь, но он уже знает, что ты его отец. Нет необходимости делать что-то большее. Смирись. Я не собираюсь распутывать то, что ты в свое время запутал. — Она слегка наклонилась к нему и, понизив голос, заговорила: — Избавь меня от своих планов. Прекрати приглашать меня, подстерегать. Дэвиду нужно твое внимание. Мне — нет.

Она откинулась назад, с тем чтобы встать и уйти, но Филипп остановил ее, ринувшись к ней через стол. Он положил свою руку на ее и одним этим жестом удержал на месте.

— Хорошо, — сказал он. — Я заслужил это. Прости. Не уходи.

Он посмотрел на нее с выражением раскаяния, в котором усматривались также снисходительность и забота, но не беспокойство.

— Я понимаю, ты все еще злишься на меня за предыдущие два десятка лет.

Она сделала усилие, чтобы выдохнуть.

— О, Филипп, если говорить честно, выбрось эту мысль из головы. Я не сержусь. У меня к тебе ничего нет — все в прошлом. Ничего больше нет. Конец. Я пережила все.

— Да-да, я, конечно, тоже. Тебе не стоит беспокоиться обо мне.