Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая

– Пойдешь к графине и скажешь, что я хочу с ней говорить, – велел он. – О том самом деле, которое она нам предложила вчера. Она ведь обещала помощь – я знаю, как она может нам помочь.

– Что ты задумал? – спросил Вемунд, когда монах удалился.

– Я придумал, как нам для начала сгладить их численное преимущество, – ответил Рери. – А там уж видно будет.

– А при чем здесь эта женщина?

– Я поговорю с ней, а потом расскажу тебе.

– Не лучше ли сначала обсудить нам между собой? – намекнул Вемунд, опасаясь, что юный конунг стал слишком самоуверен после нескольких удачных дел. – Конечно, побывавший в волшебной стране становится мудрее, но все же…

– Не волнуйся. Мне дал совет сам Один. Во сне.

– А, ну тогда другое дело… – протянул Вемунд.

Графиня Гизела, услышав, что один из молодых норманнских королей хочет с ней говорить, подумала о Харальде. Она была достаточно красивой и притом достаточно опытной женщиной, чтобы не ошибиться насчет значения его вчерашних взглядов. Услышав же, что о встрече просит другой норманн, самый молодой, почти ровесник ее сына, она удивилась, но зато передала через Хериберта приглашение посетить ее в городской резиденции.

– И ты собираешься пойти? – услышав об этом, Вемунд забеспокоился. – Не ходи, Рери. А вдруг она собирается взять тебя в заложники?

– Но у нас же есть заложник – ее муж.

– А если в плен попадешь ты, то нам придется просто обменять тебя на него – и наша сотня фунтов серебра пойдет к троллям! Как вышло с этим… братом подземной королевы, или кто он ей там? Если бы тебя не утащили в гору, мы могли бы обменять того парня на сокровища, на те чаши и шелковые плащи, которые ты у нее видел. А так ценный пленник, считай, зря пропал.

– Но ведь графиня не побоялась вчера выйти из города – а мы ведь могли тоже взять ее в заложники в придачу к ее мужу! А за сестру короля франков можно просить выкуп у самого короля! И не сто фунтов серебра, а всю тысячу!

– Я поздно об этом подумал, – с виноватым видом признался Оттар. – А ведь такой случай был…

– Но она не побоялась, хотя сама знала, чего стоит. Так неужели я, мужчина, конунг, окажусь трусливее женщины? Нас тогда никто уважать не будет – и в первую очередь мы сами! Так что я пойду. Сейчас мы нужны ей. Она может, конечно, попытаться захватить меня и обменять на своего мужа, но кто тогда спасет ее сына? Вот именно, что надеяться ей будет больше не на кого. Так что я пошел. Кто со мной?

Сопровождать его, кроме положенных по порядку телохранителей и знаменосца, отправились Орм и Торир. Один из телохранителей нес впереди белый щит в знак заключенного перемирия. Ворота открылись, и маленький отряд вступил в город. Прямо за воротами их ждали люди графини – и не только чтобы оказать честь, но и для безопасности. Амьен был битком набит – население ближайших окрестностей сбежалось сюда, под защиту крепких стен и отважного графа Гербальда. Везде на улицах и дворах стояли повозки, шалаши, шатры, какие-то конурки, сооруженные из досок и шкур, из-под пологов выглядывали исхудалые хмурые лица. На норманнов смотрели враждебные запавшие глаза, на всем протяжении их сопровождал недовольный и угрожающий ропот, но Рери не чувствовал в нем настоящей угрозы. Вообще люди здесь были не те, что северных странах. Не считая рабов, рожденных в рабстве или попавших в плен и проданных, каждый был сам себе хозяин, распоряжался собой, своей семьей, своим имуществом и землей, которую обрабатывал. И в случае любой нанесенной обиды имел не только право, но и обязанность отстоять свою честь и имение с оружием в руках. Потому-то в северных странах так легко было собрать войско для заморских походов и потому каждый бонд, мирный, в общем-то, человек, оказавшись на корабле в составе дружины, показывал себя настоящим воином, как решительным, так и умелым.

А здесь все было иначе. Как рассказывал Хериберт, во Франкии право носить оружие имели только свободные, но свободных осталось слишком мало. Страна была поделена на пожалованные знати владения, и каждый знатный человек всеми силами стремился подчинить, поставить в полную зависимость от себя всех земледельцев. Еще император Карл издал указ, по которому каждый свободный человек был обязан избрать себе повелителя – сеньора, графа или самого короля. Из-за постоянных войн и поборов народ нищал, передавал свою землю в собственность сеньора, не имея сил самостоятельно удержать хозяйство на плаву. И это в прекрасном, теплом, солнечном краю, где и земля, да и погода в десять раз благоприятнее для пахоты и разведения скота, чем в северных странах.

Уже после встречи с графиней вернувшийся из города Хериберт позвал Рери в какой-то чулан графского дома и показал целый сундук, набитый кожаными листами с буквами, вроде того, который прислала графиня и который так смутил храбрых воинов, стараясь убедить, что здесь и не пахнет никаким колдовством. Рери попросил почитать ему из этих листов – ему было любопытно, по каким поводам и какие слова франки посылают друг другу.

– Охотно, – согласился Хериберт, поднеся первый попавшийся лист к факелу и просмотрев его сверху вниз. – Это простые деловые записи, письма, договора. – Вот, например: «Господину высокородному графу Амьенскому Гербальду я, Гонтран, сын Изембольда. Ведомо Господу, что крайняя бедность меня постигла и не оставила мне средств, чтобы содержать себя и семью. Потому не в силах я вернуть тебе двести денариев, которые ты, господин, по нижайшей просьбе моей приказал мне выдать из твоих денег в Михайлов день прошлого года. Потому отныне вручаю я тебе полное право владеть мной и делать все, что ты вправе делать со своими прирожденными рабами, а именно продавать, выменивать, подвергать наказанию…» Или вот: «Господину моему графу Гербальду я, Венеранда, вдова Тевдерика. Как всем ведомо, после смерти мужа впала я в нужду, и потому этой грамотой дарю тебе свою землю и утверждаю за тобой право собственности. За это прошу я у тебя дачи мне этой земли внаем, чтобы, пока я жива, держала бы я землю в пользовании, но не имела бы права распоряжаться ею никоим образом, ни продавать, ни выменивать, ни завещать…»

Рери, не зная латинских букв и не понимая романского языка, на котором все это было написано, однако, уже преодолел смущение перед «колдовством» и взял несколько листов посмотреть поближе. Все они были написаны одним почерком – рукой собственного графского управителя, по-здешнему – майордома, проходившего обучение в школе при монастыре Сен-Рикье, в отделении для мирян. А сами просители, принесшие графу «в подарок» свою землю и свою голову, могли разве что начертать внизу две перекрещенные палочки и тем самым поставить окончательный крест на своей свободе. Впрочем, и сам император Карл Магнус под своими указами ставил крест, отличающийся от этих только более нарядным и уверенным видом и даже напоминающий скорее северные руны, чем латинские буквы. Листы пергамена с подобными записями лежали ворохом – не станешь и пересчитывать. И каждая такая запись – еще одним воином меньше, потому что оружие носят только свободные.

Может, как мельком подумал Рери, в этом и корень всех здешних бед. Зачем франкским хёвдингам снаряжать корабли для заморских походов, когда быстрее и проще ограбить собственных соплеменников? И оружия не надо – сами придут и попросят «принять в дар» их землю и свободу, а потом передать внаем. Здешние сеньоры, еще римлянами пятьсот лет назад наученные, слишком стремились подавить свободу простонародья – и вот оказалось, что теперь некому воевать. Ни у кого нет средств, чтобы обзавестись оружием, нет права его носить, нет силы духа, чтобы им пользоваться. Какой воин из раба?