Чехия без вранья - Вячеслав Перепелица

Конечно, в самый угар чешской перестройки всякое было. И памятники оскверняли… Часть Западной Чехии освободили англичане и американцы. Когда-то мы этот факт старались замалчивать, а потом иные чехи включились в «военно-исторические игрища». Мой русский приятель с семьей перебрался в Западную Чехию. Как-то его маленькая дочка приходит из школы и говорит: «А учительница сказала, что Чехию освободили американцы». Папа дал ей такую инструкцию: «Завтра подними руку, подожди, когда учительница тебя спросит, и скажи, что твой русский дедушка имеет медаль „За освобождение Праги“». Правильно! Однако такие случаи нечасты. Очень грамотно и гуманно с памятником в Марианских Лазнях поступили. Этот знаменитый курорт освободили американцы и англичане. Они поставили временный памятный камень в честь погибших солдат. А при социалистической власти его убрали с глаз долой и поставили в центре города памятник советским воинам с надписью: «…погибшим при освобождении Марианских Лазней». Нынешние власти кощунством на кощунство не стали отвечать: водрузили памятник американцам и англичанам на другом месте, а наш памятник не стали трогать. Вот это молодцы! Ведь сто сорок четыре тысячи наших ребят погибли за освобождение Чехословакии.

После войны чехи не сразу вступили «на социалистический путь развития». Было сформировано коалиционное правительство, где коммунисты занимали многие ключевые посты, в том числе пост министра внутренних дел, а президентом был вернувшийся из лондонской эмиграции Э. Бенеш. К Советскому Союзу он относился вполне лояльно, но социализм строить, конечно, не собирался. Однако… это сейчас американцы у нас под носом лихо устраивают «оранжевые революции», а тогда наши «политтехнологи в штатском» дело знали туго. Умелая дискредитация политических противников (через «свое» МВД подкидывался компромат о сотрудничестве с нацистами), обвинение их в создании экономических проблем, всеобщая забастовка трудящихся. Сын первого президента Чехословакии, перспективный и уважаемый чехами политик Масарик-младший, при загадочных обстоятельствах выпал из окна, продолжив чешскую традицию «швыряния»… В 1948 году власть в Чехословакии полностью перешла к коммунистам, а во главе страны стал ярый сталинист Климент Готвальд.

Думаю, большинству чехов многое сразу стало непонятно. Многое из того, что мы сами понять не могли, но давно привыкли считать за данность. Почему по дороге к светлому будущему всего человечества, коммунизму, так плохо с кормежкой. Почему собственные лавочки, пивные и отельчики, на которые они горбатились всей семьей, должны теперь стать «общенародной собственностью». Почему некоторые из них должны пройти «перевоспитание» в трудовых лагерях: не чета, конечно, сталинским, но тоже неприятно. А многим чехам, наоборот, все сразу стало ясно – с Большим Братом им не по пути. Однако симпатия к русским людям у чехов сохранилась. У самых же наивных и доверчивых даже симпатии к Советскому Союзу. Тут и память о весне 1945 года играла роль, и великая русская литература, и театр, и балет, и Юрий Гагарин. Вернувшись с похорон Сталина, подозрительно быстро умер Климент Готвальд, через несколько лет снесли исполинский памятник вождю всех народов, возвышавшийся над Прагой, и началась «оттепель». Туристы ездили в гости друг к другу, рабочие коллективы из городов-побратимов, пионеры (шутка ли – чешскому школьнику побывать в «Артеке», искупаться в Черном море!). Принимали великолепно, с искренним, не показным дружелюбием. Об этом многие вспоминают, кто посетил Чехию в социалистические времена. Единственное, что, на мой взгляд, могло несколько насторожить чехов: представители самой передовой страны социализма активно закупают у них ковры, посуду и трикотаж. Зато подкупали простота, открытость и душевная щедрость русских. Помните, как говорил мой чешский коллега, возивший наших туристов еще в советские времена: «Русское сердце лучше, чем чешское сердце». Много чешских студентов училось в наших институтах, иногда и смешанные браки возникали. Из такого «контингента» некоторые сейчас работают русскоговорящими гидами, так что я знаком со многими. Они мне рассказывали, что до сих пор живут как бы своеобразными диаспорами, постоянно общаясь. И на посиделках неизменно поют пионерский гимн «Взвейтесь кострами синие ночи». Кстати, о пионерах. Поощрялась переписка со школьниками из соцстран, адреса которых специально публиковала «Пионерская правда». Обычно такая переписка быстро выдыхалась, но иногда захватывала обе стороны и продолжалась в половозрелом возрасте, выливаясь в трогательную дружбу или даже романтические отношения. Один мой немолодой турист порывался выскочить из автобуса, когда проезжали город Йиглаву, где жила его давняя эпистолярная возлюбленная Янушка. И лишь сидящая рядом законная супруга властной рукой удержала его от этого шага.

Одним словом, все было хорошо до конца шестидесятых годов. Я, тогда еще школьник, увидел у двоюродной сестры самоучитель чешского языка. Она объяснила, что собирается съездить в Чехословакию. И добавила: «Это последняя страна, где нас еще любят…»

И как же можно все испортить!

Мы тут сеяли мирно и жали,

Добиваясь рекордов в труде,

На соседей мы зла не держали,

Мы добром их держали в узде.

Игорь Иртеньев

Года два я в разговоре с туристами преспокойно употреблял обороты: «До шестьдесят восьмого года… после шестьдесят восьмого года», будучи абсолютно уверен, что все понимают, о какой знаковой дате нашей истории идет речь. Какие нужны пояснения, если говоришь: «После семнадцатого года», «До войны», «После перестройки»? И вот однажды молодая семейная пара – очень грамотные и любознательные люди, надо сказать, которым, правда, еще не исполнилось тридцати, – попросили меня: «Вячеслав, вот вы говорите: шестьдесят восьмой год, после шестьдесят восьмого года. А ведь мы не знаем, что в шестьдесят восьмом году было. Расскажите, пожалуйста!» А к их просьбе присоединилось еще несколько туристов. И тут я хлопнул себя ладонью по лбу: как же я забыл о том, о чем с тревогой пишут педагоги и социологи, – нынешние дети историю знают разве что в интерпретации компьютерных игр-стрелялок или американских фильмов. Это наше поколение знало и горячо обсуждало с дошкольных лет все основные послереволюционные события. Правда, тоже в несколько вольной интерпретации: в основном в виде антисоветских анекдотов. Зато никому из нас не надо было объяснять, чей это картавый говор пародируется: «По девочкам, по девочкам! Денег не хватит – бгоневичок заложим. Тгоцкого не бгать – пгодаст, пгоститутка, непгеменно пгодаст!» (Слова принадлежат В. И. Ленину, который своих противников действительно обозвал политическими проститутками.) Или кто кому говорит: «Попытка нэ пытка. Правильно, Лаврентий Павлович?» (Это Сталин говорит Берии.) А кому это наши хирурги сделали сложную операцию по расширению грудной клетки, а то ордена и медали вешать уже некуда? (Л. И. Брежневу, обретшему к концу жизни невинную старческую слабость к многочисленным наградам, так что существующих не хватило, приходилось для него специально придумывать и учреждать.) Мы тогда просто купались в политике и разбирались в ней прекрасно. Даже второгодник Игорь в третьем классе доверительно поведал нам, одноклассникам, на пустыре за школой: «Ленина отравила жена Сталина, а Сталина отравила жена Ленина». Однако мы, надо отдать должное, дружно его высмеяли: «Налицо очередная фальсификация исторической правды, Игореха!»