Мама по принуждению - Адалин Черно

Адам стоит в двери, не решаясь сделать и шагу. Елены Эдуардовны я не вижу и удивленно смотрю на мужчину.

— Я побуду с сыном, — говорит он.

Я раздражена и зла, но я безумно соскучилась по нему, по его улыбке, которая сейчас едва заметно появляется на лице, по взгляду его темных глаз, пробирающих до костей.

— Хорошо.

Я не могу ему отказать, потому что Маша уже повисла на мне и ждет, что я уделю ей время. Не могу еще и потому, что не хочу отказывать. Он отец, и он действительно имеет право на то, чтобы общаться с сыном даже в моменты, когда я практически не вижу возможности его простить.

— Пойдем гулять, Машунь? Здесь неподалеку площадка, парк, можно будет выпить какао.

— Идем, — девочка решительно берет меня за руку и машет папе на прощание.

Вопреки ожиданию Адам ничего не говорит, лишь провожает нас взглядом и закрывает двери. Называть его Тимуром я не могу, потому что он умер для меня. Зато есть Адам — тот, кого я полюбила, к кому привязалась. Кажется, только я так могу. Дважды сильно влюбиться и оба раза в одного человека до такой степени, что тяжело сделать вдох.

— Мам, а ты надолго сюда? И что вы с папой не поделили? Он обидел тебя?

По пути Маша задает вопросы, один тяжелее другого. Я едва нахожусь с ответом на первый, как она задает десяток других и практически на каждый нужны силы и адское спокойствие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, солнышко, папа меня не обижал, — отвечаю на ее последний вопрос. — У нас небольшие разногласия, но мы обязательно решим их.

— И вы с Лоди велнетесь к нам?

— Я не хочу тебе врать, — отвечаю честно, потому что и правда не знаю, смогу ли когда-то вернуться к ним.

Сейчас простить Адама за семь лет молчания и за то, что он сделал после, кажется почти невозможным. Я хочу, но не могу, скучаю по нему безумно, по ночам, что мы проводили вместе, по его умелым рукам и нашим разговорам. По его заразительному смеху, от которого мурашки пробегали по коже и хотелось веселиться в ответ, по всему.

— Я не знаю, смогу ли вернуться, но мы с папой очень постараемся.

— Холошо.

Мы с Машей проводим около часа на детской площадке, она играет, радуется, веселится, бегает с девочками в прятки и догонялки. Я не нарадуюсь, когда смотрю за ней и невзначай вспоминаю обещание, данное Адаму. Я говорила, что помогу ему с дочкой, помогу ей адаптироваться и пойти в школу, а сейчас даже не имею представление, как это все устроить.

Домой мне совсем не хочется. Как и расставаться с Машей. Я бы с удовольствием провела с ней весь оставшийся день, и об этом сейчас собираюсь попросить Адама. Хочу, чтобы он оставил малышку на оставшееся время и уехал домой, а потом забрал. Думаю, Маша будет не против, но вначале нужно поговорить с отцом, чтобы понять, будет ли он согласен.

Поднявшись в квартиру, я открываю дверь и захожу внутрь. Передо мной открывается картина того, как Адам укачивает на руках Родиона, как бережно носит его по гостиной и что-то напевает.

— Папа, а мы погуляли! — весело щебечет Маша, вовсе не замечая, что взрослые смотрят друг на друга с застывшими лицами, потому что их тянет друг к другу, но они никак не могут простить совершенные ошибки.

— Я хочу поговорить, — произношу, закрывая дверь в комнату, где Маша смотрит мультики.

— Я знаю, что это трудно, но я попытаюсь всё объяснить, — тут же начинает Адам, но я перебиваю его.

— Я хочу поговорить не о том, что случилось. Пока не об этом, — подчеркиваю, потому что все время прятать голову в песок я не собираюсь.

— О чем тогда?

— Можно оставить Машу? До вечера, — поспешно добавляю. — Я хочу еще побыть с ней. Мы поиграем, приготовим ужин и… — я осекаюсь, понимая, что Маша тогда непременно пригласит отца, чтобы он попробовал.

— И?

— И мы сможем поужинать. Все вместе.

Не то! Я хочу сказать совсем не то, но понимаю, что Маша не захочет по-другому. Адам, несмотря на то, что у нас все еще разногласия, все еще остается ее отцом. И она знает его куда больше, чем меня.

— Ты не хочешь со мной разговаривать, но предлагаешь поужинать? — хмыкает Адам и поднимается. — Хорошо, пусть Маша остается. Во сколько мне приехать?

— В восемь, — произношу, не задумываясь, все еще в шоке от своего предложения. — И это… как меня тебя называть? Тимур, или Адам?

— Я Адам, Ангелина, — тихо произносит он. — Маша не должна узнать, что ты не ее мать. Ей вообще лучше ни о чем не знать.

— Я не хочу, чтобы она всю жизнь жила в неведении, — произношу откровенно.

— Сейчас она просто не поймет этого, — произносит Адам перед уходом.

Я солидарна с ним в этом вопросе, Маша и правда слишком маленькая, чтобы понять проблемы взрослых.

Машунь, — захожу в комнату к дочке, когда Адам уходит. — Папа сказал, что приедет за тобой вечером, у нас есть время приготовить ужин.

— И папа на нем будет? — с вдохновением спрашивает она.

А что я говорила? Как в воду глядела! Дочь не может просто забыться и готовить, она ждет отца на ужин, чтобы он оценил ее кулинарное мастерство.

— Будет, конечно.

Родион благополучно засыпает, и мы принимаемся за работу. Решаем приготовить блинчики с лососем и рагу. Оказывается, Адам его обожает, а Маша хочет удивить папу своими умениями. Мне не остается ничего кроме как согласится. Все нужное я нахожу в холодильнике, который накануне пополнил один из охранников, приставленных к нам с Роди вопреки моим протестам.

На готовку у нас уходит более двух часов, остальное время мы рисуем, носимся по квартире, купаем Роди и переодеваем его для прогулки. Возвращаемся домой ближе к семи, уставшие, нагулявшиеся и счастливые. Я отдыхаю душой и перестаю думать о том, что случилось. Оно осталось далеко в прошлом: сейчас передо мной моя племянница, девочка, которую я считаю своей дочкой и которая называет меня мамой.

Ровно в восемь в дверь раздается звонок, я быстро иду открывать, останавливаюсь у зеркала, проверяю макияж, одежду и быстро одергиваю себя. В конце концов, я пошла на это только ради Маши, чтобы оставить ее у себя до вечера.