Бог есть. Что дальше? Как стать теми, кем мы призваны быть? - Николас Томас Райт

Вот почему любовь — добродетель. Это язык, который нужно изучать, музыкальный инструмент, который нужно освоить, гора, на которую мы взбираемся по узкому и опасному пути, но с вершины которой открывается изумительный вид. Это то, что никогда не прекратится; это свойство характера позволяет нам действительно предчувствовать ту полноту жизни человека, которая ждет нас в будущем. И потому любовь относится к тем вещам, которые позволяют сегодня предвосхищать конечную цель, telos, которая нам уже дана в Иисусе Христе. Это часть будущего, которую можно вкушать в настоящем.

И здесь — что многие люди смутно сознают, но редко обдумывают — мы сталкиваемся с проблемой языка. Эта проблема касается именно великого слова «любовь». В нашем языке слово «любовь» пытается одновременно выполнить столько разных задач, что нам нужно сесть и подумать о том, как его освободить от лишней нагрузки.

И для этого недостаточно (как нередко предлагают) вернуться к подлинному смыслу греческого слова agape. На самом деле, и это слово на протяжении многих веков до Павла и после него выполняло самые разные задачи, подобно нашему слову «любовь» (как и «милосердие») на протяжении последних трех столетий. Если мы заглянем в словарь, мы увидим, что слово agape и его производные передают самые разные смыслы — среди них есть и привязанность, и эротическая страсть, удовлетворение, восхищение и так далее. Иногда agape бывает отделено от philia (что мы обычно переводим как «дружба»), а иногда это взаимозаменяемые слова. Слово agape обрело свой уникальный смысл в Новом

Завете вовсе не потому, что первые христиане открыли слово, которое значило именно то, что им было нужно, и начали его использовать. Скорее, они ухватились за это слово как за наилучшее из доступных и наполнили его новым глубоким смыслом, усилив одни из его прежних оттенков и отбросив другие. Фактически первые христиане сделали со словом agape примерно то же, что они сделали с древней идеей добродетели. Он взяли это слово, погрузили его в Благую весть Иисуса и дали ему новую жизнь, жизнь нового типа.

Нет ничего удивительного в том, что слова, обозначающие «любовь», в Древнем мире, как и в наше время, обладают широким спектром значений. В конце концов, взаимоотношения людей и то, как они выражают свою радость и одобрение (или недовольство и разочарование) по поводу определенного стиля отношений, и то, как соответствующие нравственные представления меняются с течением времени и в разных культурах, — все это невероятно сложные вопросы. Об этом говорят романы, стихи, пьесы и кинофильмы — не говоря уже о повседневном опыте отношений в семьях и между друзьями, — так что мы рискуем потонуть в этом море информации, как человек, глядящий безоблачной ночью на небо, который видит не только миллионы звезд и планеты, но также и метеориты, падающие звезды и спутники. В заголовке важной книжки К.С.Льюиса об этом предмете сказано, что «любовью» называют четыре вещи. Но, думаю, сам Льюис охотно бы согласился с тем, что таких вещей четыре тысячи и четыре или, быть может, четыре миллиона и четыре. Нам понадобилось бы множество разных терминов (так, если верить городскому фольклору, у эскимосов существует много слов для разных типов снега), чтобы создать карту смыслов, отражающую сложную и динамичную природу того, что мы называем словом «любовь».

К счастью, нам не придется делать эту работу. Для нас достаточно понять, что Павел, подобно другим первым христианам, взял слово agape и поручил ему такую задачу, какой в прошлом у него никогда не было. Никто до недавнего времени не стремился так, как это делали первые христиане, воплотить в жизнь эту добродетель, которая столь глубока, так резко меняет жизнь, так сильно определяет собой общину, так революционна — и по своей природе, и по своему действию, и по тому нравственному характеру, который позволяет ее усвоить, — что современники могли счесть Павла безумцем. На самом деле, и в наши дни, даже в церкви люди стараются проигнорировать ее вызов и заменить любовь чем–то второсортным. Agape ставит планку невероятно высоко. И прежде чем мы обратимся к этому предмету, следует четко понять, что мы никак не можем взять эту высоту. И уже потом, помня об этом, мы можем попытаться уяснить себе, что означают слова Павла о «совершенном» и «том, что отчасти». Это даст нам ключ к тому, как Павел понимает добродетель — и как она «работает», и из чего она состоит.

«Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится». В греческом тексте у Павла мы находим давно знакомое нам слово teleios («совершенное») — это прилагательное, исполняющее здесь функцию существительного: «[нечто] совершенное», to teleion. Это слово несет два взаимосвязанных смысла, которые, как и в случае слова «любовь», трудно передать в переводе. С одной стороны, оно указывает достижение цели — так можно сказать о чаше, которую медленно наполняли и наконец наполнили до краев, или о конце длинного и трудного паломничества, когда люди пришли к пункту назначения. С другой стороны, оно имеет и такой смысл как «зрелость» (противоположность «юности», «невзрослости»), «законченность», «целостность». Именно этот смысл Павел использует далее — сказав, что с приходом «совершенного» «то, что отчасти», будет упразднено, он здесь же продолжает: «Когда я был младенцем, то по–младенчески говорил, по–младенчески мыслил, по–младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил [в оригинале здесь стоит то же самое слово, что и «прекратится» из предыдущего стиха] младенческое».

Тем самым Павел указывает на непреходящую природу agape, чтобы призвать запутавшихся коринфских христиан стремиться к любви. Это логика добродетели в ее христианской версии. Аристотель и приверженцы основанной им традиции понимали под зрелостью человека просто его «процветание», полноценный характер в теперешней жизни; они не глядели в будущее, где на смену частичному знанию нынешнего времени придет познание лицом к лицу (стих 12). Тогда как для Павла очень важно именно то, что «никогда не перестает».

Павел придал этой главе четкую структуру из трех «ходов». Сначала (13:1–3) он указывает на то, что любые стороны христианской жизни без agape не имеют никакой цены. Языки, пророчество, тайны, знание, вера, которая движет горами, самопожертвование — если в них нет agape, они ничего не значат. Далее следует лирическая средняя часть, которую мы уже приводили в начале данной главы. И затем идет заключительная часть, уравновешивающая первую и тонко, но могущественно возвращающаяся к отправной точке: вера, надежда и любовь «никогда не перестают», но любовь всех больше, а потому вам нужно к ней стремиться. В главе 13 Первого послания к Коринфянам Павел движется, опираясь и на эстетику, и на логику, которая здесь тоже необычайно глубока.

В заключение Павел говорит о том, что проходит, и том, что «не перестает»: