Князь мертвецов-2 - Илона Волынская

будто сжатая в кулаке виноградная гроздь. Один жмых и останется. Он присел на корточки и попытался ухватиться за кончик этого ручейка - пару раз пальцы промахивались, точно проходили насквозь. Даже журчание усилилось и красный поток стал шире, а тело, и без того не чувствующее сейчас ни жара, ни холода, точно погрузилось в оцепенение. . . Зато в душе вдруг вспыхнуло возмущение - что за неподчинение? Еще он собственную кровь уговаривать должен! А ну иди сюда! Он содрогнулся от боли, когда в руках его вдруг оказался кончик ярко-алой нити. Нить резала пальцы, но выпускать ее Митя не собирался - глупо сперва добывать, а потом бросать. И пошел вперед, наматывая нить на палец и каждый раз передергиваясь от новой вспышки режущей боли. Не страшно - накрахмаленный воротничок парадной сорочки порой еще и не так впивался. Светский человек умеет терпеть: и боль, и неудобства.

Потому что идти в этот раз было откровенно неудобно: ноги то и дело проваливались в крупный, зернистый песок. Он набился в сапоги, так что ступать становилось все неприятнее, но остановиться и вытряхнуть было совершенно невозможно - стоит Мите отпустить алую нить, и она тут же снова превратится в ручей. Так он и шел по мгновенно подсыхающему руслу. Из мрака уже привычно стали появляться смутные фигуры - но почему-то тут же исчезали, будто напуганные. Снова, как и в прошлый раз, во тьме кто-то кого-то увлеченно жрал, но при Митином приближении словно подавился, а потом раздался быстрый слаженный шорох лап - будто и невидимый едок, и его обреченная снедь принялись удирать в нежданном согласии. Почему-то захотелось догнать и проверить, получится ли у него самого их съесть - и эта идея не вызвала ни малейшего удивления или отторжения. Он даже остановился на мгновение, но гнаться все же передумал: в конце концов, будут нужны - найдет, и то, что кого-то там уже съели, ему не помешает.

Пока стоял в задумчивости, успел погрузится в песок почти по колено. С некоторым трудом вытащил увязшую ногу и зашагал дальше. Сквозь мрак что-то блеснуло, потом еще и еще, и Митя понял, что идет вдоль стены из выпуклого стекла. На стене словно зависла картина - детальная и живая, какой не бывает ни живописное полотно, ни даже недавно изобретенная светопись. Словно это место было сразу за закругляющейся вверх и вниз стеклянной стеной. Слегка запущенный двор с начисто вынесенными воротами и ломящейся внутрь толпой, дом с вооруженными людьми у каждого окна. Он отчетливо видел лица: хмельные и какие-то безумно-восторженные у ворвавшихся внутрь мужиков - они замерли, будто пойманные на середине движения. Один наклонился, словно только что выбил ворота собственной головой, второй вскинул доску для удара, третий и вовсе на бегу. Позади были еще люди - блестящие глаза, оскаленные зубы, распяленные в крике рты. Решительно и обреченно застыли у окон защитники. Изогнутое стекло слегка искажало пропорции, но разглядеть можно было и мокрую прядь седых волос, прилипшую ко лбу неопрятного старика с паро-беллумом, и лаково блеснувший на солнце козырек картуза у спрятавшегося за туалетную будку мальчишки. По самому центру, будто собирая вокруг себя всю картину, распростерто тело. Разглядеть его почему-то не получалось, взгляд выхватывал только детали: то запрокинутое бледное лицо, то пальцы, вцепившиеся в утоптанную землю в последнем усилии, то багровые пятна крови на распустившемся шейном платке и яркий блеск булавки с навершием в форме серпа ...

Хотелось остановиться и поглядеть подробнее, но нить вдруг потянула, точно норовя вырваться из рук, и пришлось ускорить шаг, на любопытную картину поглядывая лишь искоса. Сапоги теперь погружались глубже, их приходилось с силой выдергивать, а песок при этом подлетал вверх легкими сухими облачками, и опускался неторопливо и плавно, как опадающая листва. Каждый новый шаг поднимал новую тучку, и теперь Митя шел, рассекая колышущуюся песчаную завесу.

«Так пока дойду, все тут песком затянет» - мелькнула мысль, и Митя неожиданно озадачился: а куда он, собственно, идет? Мысль показалась глупой: идти куда-то было также нелепо, как и идти зачем-то. Но тогда почему он и вовсе идет? И где он идет?

Он всё же постарался оглядеться. Нить немедленно натянулась, врезаясь в пальцы. Но Митя успел увидеть, что такая же плавно изогнутая стеклянная стена закругляется у него над головой и спускается вниз, теряясь где-то в неразличимой дали. За стеклом сиял свет и клубилась тьма, переплетаясь причудливыми зигзагами.

Больше всего это было похоже на ... песочные часы. Положенные на бок песочные часы, песок в которых никуда не бежит, а почему-то назойливо летает вокруг, точно пух из распотрошенной перины. Но тогда где-то здесь должна быть узенькая, как осиная талия, перемычка между двумя колбами. Он сделал еще шаг - и увидел: картинка за стеклом словно размазывалась, и стягивалась в точку ... А дальше была крохотная, словно кукольная, дверь.

Под ногами начало неприятно похрустывать, песок при каждом шаге взлетал все выше и выше. Последние шаги он уже делал, пробиваясь сквозь мутную песочную взвесь - песок лез в глаза и ноздри, так что пришлось одной рукой придерживать нить, а рукавом другой прикрывать рот и нос. Преодолевая сопротивление песка, он доковылял, наконец, до двери. Нить уходила в фигурную замочную скважину. Митя был совершенно уверен, что он эту дверку когда-то уже видел. И даже вспомнил - где. В книге сказок, которые читала ему на ночь мама! Как раз в сказке о Марье Моревне, когда оставшийся на хозяйстве муж ее, Иван-царевич, подземелья обыскивал. Героя сказки Митя еще в детстве понимал и даже сочувствовал: место, где живешь, надо знать досконально, от подвала до чердака, со всеми его секретами и тайнами. Да и помогать всяким подозрительным заключенным не стоит, не выяснив хотя бы, по какой статье Уложения о наказаниях данный костистый господин на цепях висит.

Митя оглядел дверь, бросил взгляд через плечо - не смотрит ли кто. Если и смотрел, то вряд ли видел: песок уже не просто плавал в воздухе, а висел плотной, непроницаемой завесой. Митя наклонился и попытался заглянуть в замочную скважину. Дверь, не скрипнув, мягко повернулась на смазанных петлях. Митя так и замер, неприлично полусогнувшись и глядя в непроницаемый мрак, в котором терялась красная нить.

Стоять так было бессмысленно. Он на всякий случай еще раз оглянулся, проверяя, нет ли пути назад - песок немедленно взвился смерчем, недвусмысленно намекая, что нет.

Митя сунул голову в дверь.

Почувствовал, как стремительно