Хозяйка каменоломни в Драконьем доле - Жанна Лебедева

— Понятно.

Анна усмехнулась про себя. Она ведь даже имени ее не знала. Камилла Лавли, значит… И ее, получается, ненавидеть нужно? Сразу вспомнилась Верочка. Нет. Новую жертву жестокого герцога выйдет разве что пожалеть…

— Ани, почему ты такая спокойная?

— Устала…

— Рано уставать! — Младшая отпустила сестру, отстранилась, уперла руки в бока и грозно нависла, нервно покачиваясь на высоком вертящемся кресле. Трюмо за ее спиной, заполненное скляночками, баночками и коробочками трижды отразило старательно накрученные завитушки волос на затылке. — Та подруга, не зная, кто я, обмолвилась, что Лавли тебя боится.

— Меня? — удивилась Анна искренне.

— Тебя. Она торопит Генриха с разводом, как может, и очень не хочет отдавать тебе «Ромашку». И драгоценности. И лошадей. А косметику твою королевскую, которую мы с Кайлом подарили, она уже себе утащила. И платья все… И носит их!

Маргарет вперилась в Анну требовательным взглядом, ожидая, что та возмутится.

— А почему она боится-то? — донесся спокойный ответ. — Согласно брачному договору, после травмы я должна оставить все свое приданое мужу. Не думаю, что получится что-то отсудить. Несчастный случай рассмотрят не в мою пользу…

Если чего и жалеть, так это Ромашковую усадьбу. По двум причинам — она нравится Марисе и дорога Маргарет. Сама-то Анна там и не была никогда. Драконий дол стал негласной родиной после попадания. И он ей мил теперь сильнее любых дворцов и курортов.

Вот если его захотят отобрать…

Анне даже думать не хотелось о подобном.

— Не все так просто, — объявила Маргарет торжественно и гордо. — Я выяснила кое-что. Кое-какие слухи… Там вроде как помощница лекаря проболталась…

— Какого еще лекаря? — не поняла Анна.

— Того, что ногу твою… убирал после... — Маргарет запнулась, поникла на миг, но тут же собралась и продолжила: — Так вот. Та помощница якобы сказала, что травма голени была не от падения с коня. Что на ней была страшная рана от чьего-то нападения… Я знаю, ты из-за шока все забыла, но… Постарайся вспомнить, что случилось на той охоте.

Анна задумалась:

— Не понимаю, что это изменит?

— Как это что? — возмутилась младшая. — Это все изменит! Если бы ты упала с лошади сама по себе, твой муж смог бы тебя обвинить. Мол, сама виновата, зачем поскакала верхом, если плохо держишься в седле, но если на тебя кто-то специально напал — для него все очень сильно усложнится.

— Ты права, — согласилась Анна. Поделилась: — Я смутно помню какое-то животное. Большое и, кажется, черное…

— Что за животное? — Маргарет стала вся внимание.

— Может, собака… Я не знаю. Не помню точно…

— Надо вспомнить, Ани. Ты должна это сделать.

Они еще чуть-чуть поговорили и разошлись по покоям.

Перед сном Анна долго разговаривала с Марисой. Рассказала ей обо всем.

О хорошем.

И о плохом.

— Ох, и тяжелые деньки у вас выдались, госпожа, — пожалела ее камеристка. — Я рада, что все удачно сложилось с книгой. И с продажей камней. А вот про герцога… — Она закрыла глаза и трагически замотала головой. — Я все про ту отраву думаю… Не было ее тогда в вашей чашке. Но где-то ведь она была? Где-то еще… Как же страшно!

— Не страшнее, чем прежде, — успокоила верную спутницу Анна. — Разберемся. И с герцогом тоже.

— Вы совсем не боитесь?

— Боюсь. Но надо же как-то жить дальше?

Ночь прошла относительно спокойно. Былой мир не возвращался. Наверное, потому, что после бурной светской жизни у Анны не осталось на него сил.

Утром Маргарет разбудила сестру лично. Проводила к завтраку.

У Анны сложилось впечатление, что младшая ее оберегает.

Как умеет.

Маргарет рассказала обо всем Кайлу, и тот, отослав слуг, озвучил Анне одну весьма неприятную вещь.

Спросил, глядя в глаза:

— Вы не думали вот над чем… — Взгляд его пугал. — Быть может, вашу ногу ампутировали без веской на то причины?

— То есть?

Анна ощутила, как по внутренностям растекся липкий холод.

— Допустим, кто-то действительно натравил на вас собак на охоте. И они погрызли вашу ногу. И нога… — Кайл сделал пугающую паузу. — Сама по себе была доказательством нападения на вас. Понимаете, да? А теперь у вас нет ни ноги, ни толковых воспоминаний…

— Ничего, по сути, — собравшись с духом, подытожила Анна.

Да.

Кайл прав.

Возможно, прав…

В душе вспыхнул гнев. Неужели…

Неужели супруг прежней Анны настолько жесток, что решился покалечить ее без всякой жалости ради этого несчастного развода? Ради дома на озере, горстки золота, драгоценных камней и кучки модного тряпья? Ради всей этой ерунды…

— Твой муженек — ужасный человек, — подвела итог Маргарет. — Так что обратно в Драконий дол ты поедешь под надежной защитой. Мы с Кайлом посоветовались и решили отправить с тобой всех своих охранников. И не спорь.

— А как же вы?

— Мы в столице. Тут спокойно, — пояснила младшая. — И нападать на нас некому. Незачем. — Она приблизилась к Анне и положила руку ей на плечо. — Так всем будет спокойнее.

***

Выехав из Норвина после завтрака, к вечеру они добрались до постоялого двора.

Анна, Мариса и три охранника, которым велено было сопроводить сестру госпожи до самого Драконьего дола и вернуться.

На этот раз все выглядело серьезнее, чем во время поездок по городу. В тарантас погрузили ящик с вооружением и броней для телохранителей. В столице они его использовать не могли, а за городом — пожалуйста!

Как только тарантас покинул Норвин и выехал на тракт, трое мужчин из сопровождения облачились в кожаную броню и повесили на пояса мечи. Один прицепил к седлу арбалет и сумку с болтами.

Грозные воины должны были внушать спокойствие, но Анну они волновали и тревожили. Как будто нечто плохое и неизбежное должно было произойти.

Неотвратимость.

Анна гнала от себя плохие мысли.

Говорила себе мысленно: «Доедем».

Сначала до постоялого двора на Репейном холме...

Ярмарка закончилась, и теперь там было довольно тихо. Лишь вытоптанная сотнями ног земля напоминала о бесчисленных посетителях. Каркасы от палаток разобрали на дрова для печей.

Все разъехались.

Анне выделили большой номер, с холлом, столовой и комнатой. Дали дополнительный ключ. Принесли матрасы для охраны.

И ночь прошла относительно спокойно.

Можно так сказать.

Ведь телохранители говорили о чем-то до полуночи.