Торпеда для фюрера - Вячеслав Демченко

Таня его «проникновенный» взгляд выдержала, не отводя своего, твёрдо и прямо, но без излишней «прочувствованности». И ответила легко, как о само собой разумеющемся:

— Понятно. Хоть керосин в один конец заливай…

Крым. Лето 43‑го. Железнодорожная станция Владиславовка

Майор Гутт даже вспотел больше обычного, пока с угрюмым бессловесным шорохом, но под аккомпанемент надрывного собачьего лая колонна пленных проследовала мимо «вороньих гнезд» зенитных установок, мимо «чужих» патрулей и одиноко чернеющих на солнцепеке часовых. Мимо встречных офицеров «своих», в форме вермахта, с двойным сутажом чиновничьих погон, — но «чужих», поскольку непосвящённых.

Бывший директор муниципальной школы, всю жизнь свою проживший с опаской, никогда ещё не испытывал столь нелепых опасений. Теперь он боялся не прозевать нарушение своими подопечными свыше установленного порядка, не проявить преступный недостаток бдительности, а наоборот. Боялся помешать преступлению или, что ещё хуже и нелепее, не дать проявить эту чертову бдительность кому другому! Не дай бог, если кому-нибудь из конвойной роты при «фельдполицай», — набранной, как назло, сплошь из местных татар, которых в чём в чём, а в недостатке рвения не обвинишь, попадется на глаза большевистский лазутчик! Тогда этот «живой покойник» из страшных средневековых сказок, гауптштурмфюрер Бреннер, точно сожрёт его живьём, поучительно и скучно объясняя при том, что имел в виду Гинденбург, говоря, что «самый гениальный стратегический замысел не стоит и выеденного яйца в дурацком… — тут гауптштурмфюрер покажет всем присутствующим берцовую кость Гутта и обмакнёт её в соль, — в дурацком тактическом исполнении». Прокаркает что-то в этом роде, если не точно так, — если не подводит память мальчика, мечтавшего о берлинской кадетской школе.

Майор поёжился, проклиная живость собственного воображения — действительность и сама по себе живописна, как полотна Босха.

Он покосился на изможденные… страдальческие… озлобленные… и мёртво-равнодушные лица военнопленных; точно, что пленных ада, ожидающих своей участи уже без ропота и надежды. По крайней мере, в это хотелось верить, — отвёл взгляд майор, которому уже доводилось видеть и трезво продуманные побеги, и бунты отчаяния вот таких вот, казалось бы, уже ко всему равнодушных, кроме баланды из кормовой свёклы.

«Скорей бы уже колонну принял этот новый назначенец из Geheimefeldpolizei[37]штурмбаннфюрер Габе».

В другой раз майор бы не преминул добавить: выскочка. Но в свете последних обстоятельств майор тяжело вздохнул, что, видимо, означало: «благослови его боже!». И добавил вслух, поймав за рукав унтера из лагерного конвоя, руководившего татарскими «оборонцами»:

— Угомоните своих подопечных, Деггер, а то, бог свидетель, они переусердствуют овчарок.

Крым. Гурзуф. Лето 43‑го. Санаторий для офицеров вермахта и кригсмарине «Гелек-Су»

— Повторюсь, что чрезвычайно рад вас видеть, герр гауптштурмфюрер.

Чеканная крышка турки слегка застучала по медному горлышку, когда Дитрих-Диц заглянул проверить, заварился ли кофе по-восточному.

— Особенно после тех событий на Аю-Даге… — подчеркнул он без двусмысленности. — Но, насколько я понимаю, моя зондеркоманда не самая близкая к Атламу? Там есть ещё группа Юлиуса…

Но у гауптштурмфюрера абвера К.-Й. Бреннера были особые резоны привлечь зондеркоманду старого знакомца Габе к игре, шахматные фигуры которой пока ещё только расставлялись в его голове, за сошедшимися морщинами лба.

Не последнюю роль в ней играло и то, что штурмбаннфюреру в ней было уготована почётная роль гамбитной пешки. Может, не так буквально, чтобы на съедение… Но именно он должен был отконвоировать «троянского коня» — колонну военнопленных с внедренными в неё русскими разведчиками, а никто другой.

— Он не бывал в таких переделках, как вы, Дитрих, — покачал головой Бреннер. — А тут для вас имеются аналогии, не лишенные мистического содержания. Помните, сколько базировалось подводных лодок на секретной базе кригсмарине, с которой у нас с вами было столько хлопот по весне?

— Шесть, — пожал плечами командир армейской зондеркоманды «гехаймфельдполицай», дескать, что с того?

— Представьте себе, шнельботов, о которых столь ревностно печётся морское командование и лично фюрер, сейчас столько же. Впрочем, вы правы, не самое актуальное совпадение, — согласился Карл-Йозеф, садясь за стол с кружевной скатертью и жмурясь на солнечные вспышки в просветах глухих штор. — Гораздо более любопытным вам покажется… благодарю… — он пододвинул здоровой рукой чашку, закурившуюся ароматным дымком алжирских кофеен. — Что и тут мы с вами будем иметь дело не с кем иным, как со 2-й разведывательной группой 2-го разведывательного отряда штаба русского флота. С нашими старыми знакомыми.

— Особенно с вашими, — мельком глянул на него поверх своей чашки Габе.

— Вы о том, что мне доподлинно известны нумерация подразделения и фамилии командиров? — невинно приподнял брови гауптштурмфюрер.

— Нет, конечно, — задумчиво покачал головой Дитрих.

«Чёрт его знает… Притворяться несведущим и невинным “агнцем” с этим “волком разведки”, пожалуй, дело ещё менее перспективное, чем пытаться сыграть с ним в свою игру. Да в другой раз такая авантюрная затея и в голову не пришла бы, но сейчас, когда по три раза на день перелистываешь страницы памяти и старых блокнотов в поисках нужных связей…»

— Я о том русском разведчике, которого вы… — Изображая раздумье ещё мучительнее предыдущего, Дитрих закатил глаза к лепному потолку. Помедлил и, наконец, опустил их навстречу невыразительному, блеклому взгляду Бреннера поверх круглых очков. — То ли упустили? — начал штурмбаннфюрер, пожимая плечами. — То ли…

— Смелее, смелее, — поощрил его гауптштурмфюрер. — То ли отпустил? Именно отпустил. В качестве своего агента в штабе русского флота.

— И это в благодарность он вам, — деликатно указал чашкой Дитрих-Диц на мёртво-неповоротливую перчатку Бреннера, — удружил?

— Не думаю, что должен вас посвящать в свои замыслы, — сухо улыбнулся Карл-Йозеф. — И уж тем более, не стану вам врать, что оторвать себе руку — плод моей дальновидности и входило в мои долгосрочные планы, но… Сами подумайте, — приглашающим жестом указал гауптштурмфюрер на стул напротив. — А, по моим наблюдениям, вам есть чем.

— Данке шён. — Уселся Дитрих напротив.

— Битте. Теперь, полагая, что меня нет в живых, мой бывший агент — могу даже по дружбе назвать вам его позывной: «Игрок», — почти интимно добавил Карл-Йозеф, — наверняка заработал за мой счёт очередное звание и, может быть даже, орден или что там у них полагается за убиение немецких разведчиков, и тем больше натурализовался у русских.